Тем временем мои друзья вступили в спор относительно первого заезда. Как выяснилось, у Сары в области скачек стаж был не меньше, чем у мужа, и она не соглашалась:
— На той неделе в Рендвике трек был разбит, но и здесь после дождя очень нетвердое покрытие, а Бен Ган любит вырываться вперед…
— Так ведь его обошел только Бойблу, и тот же Бойблу пришел с большим отрывом в Корнфилдском кубке.
— Пусть будет по-твоему, — снизошла Сара, — но для Виноградника все равно слишком мягко.
— Будешь ставить? — спросил у меня он.
— Я не знаю лошадей.
— Разве это имеет значение?
— Ладно. — Я посмотрел график заездов. — Поставлю два доллара на Генератора.
Они подняли головы и оба спросили:
— Почему?
— Если сомневаетесь, то ставьте на одиннадцатый номер. Однажды я почти во всех заездах выиграл на этом номере.
Они стали смеяться надо мной и заявили, что я могу просто подарить свои два доллара букмекеру или сдать в ФУТ.
— Что-что?
— Филиал управления тотализаторами.
Оказалось, здешние букмекеры занимаются только текущими ставками. Они не имеют больших фирм, как в Англии. А все внеипподромные заведения, где принимают ставки, подчиняются ФУТ, который значительную долю прибыли снова вкладывает в скачки. Скачки здесь богатые, ипподромы процветают, ФУТ, по выражению Джика, является национальным грабителем страны.
Мы сделали ставки, уплатили деньги, и Генератор победил один против двадцати пяти.
— Начинающим всегда везет, — объяснила случившееся Сара.
— Он не начинающий, — засмеялся Джик. — Его из спортшколы выгнали за букмекерство!
Они порвали свои билетики, помудрили над следующим заездом и пошли платить. А я поставил четыре доллара на первый номер.
— Почему?
— Двойная ставка на половину числа одиннадцать.
— О Боже! — возмутилась Сара. — Умник!
Из черных туч полил дождь, и менее стойкие болельщики начали искать укрытия.
— Пойдемте, — сказал я, — поищем сухое местечко.
— Вы идите, — сказала Сара, — а я не могу.
— Почему?
— Потому что те места для мужчин.
Я засмеялся. Я думал, что она шутит, но выяснилось, что тут не до шуток. Ничего смешного. Около двух третей лучших мест на трибунах предназначалось для мужчин — членов клуба.
— А как же быть с женами и подругами? — спросил я, все еще не веря.
— Они могут пойти на крышу.
Сара, коренная австралийка, не видела здесь ничего странного. Для меня же и, несомненно, для Джика такая традиция была нелепой. Однако он невозмутимо сказал:
— На многих крупных ипподромах мужчины — распорядители скачек расставляют для себя кожаные кресла на застекленных трибунах и устраивают бары с толстыми коврами, где они могут есть и пить как короли, а их жены тем временем едят в кафетериях и сидят на твердых скамьях на открытых трибунах вместе с остальной толпой. И никто не протестует. Кстати, все антропологические группы считают вполне нормальными собственные самые дикие племенные обычаи.
— Я думал, ты любишь все австралийское.
— Нигде не бывает настоящей идиллии, — тяжело вздохнул он.
— А я уже промокла, — пожаловалась Сара.
Мы поднялись на крышу, где на одного мужчину приходилось по две женщины. Здесь было ветрено и сыро. Стояли жесткие скамейки.
— Не переживай. — Сару забавляло, что я поражен таким отношением к женщинам. — Я уже давно привыкла.
— Мне казалось, что Австралия гордится тем, что обеспечила всем одинаковые права.
— Кроме женской половины, — сказал Джик.
С высоты неприступной крепости мы чудесно видели весь ипподром. Сара и Джик криками подбадривали своих избранников, но номер первый финишировал с отрывом на два корпуса при восьми против одного.
— Возмутительно, — заявила Сара, разрывая новую серию билетов. — А какой номер ты выберешь на третий заезд?
— Прости, но меня здесь не будет. Я должен встретиться с одним человеком, который знает Дональда и Регину.
Она достойно приняла удар, но ее непринужденность исчезла.
— Снова… расследование?
— Я должен.
— Конечно. — Она сглотнула и через силу добавила: — Ну… счастливо!
— Ты все-таки замечательная девчонка!
Она не надеялась, что я так действительно думаю, и заподозрила иронию. Но ей все равно было приятно. Я спустился, теша себя воспоминаниями о ее растерянном лице.
С одной стороны площадка для членов клуба была ограничена трибунами, а с другой — проходом для лошадей от загородки, где их седлают, чтобы вывести на смотровой круг. Короткая сторона площадки примыкала к самому смотровому кругу. Так вот, с Хадсоном Тейлором я должен был встретиться в том углу площадки, где лошади выходили на смотровой круг.
Дождь почти утих, так что я мог не беспокоиться за свой костюм. Я добрался до условленного места и ждал, любуясь цветником-газоном.
— Чарльз Тодд?
— Да. Вы мистер Тейлор?
— Хадсон, Приятно познакомиться. — Мы обменялись рукопожатиями.
Его рука была сухой и крепкой. Лет пятидесяти, среднего роста, худощавый. Приветливый, немного печальные и чуточку раскосые глаза. На нем — и, может, еще на нескольких посетителях ипподрома — была визитка, и он носил ее с такой непринужденностью, как будто это был свитер.