Недавно удалось попасть в теперь уже Санкт-Петербург на несколько дней. Остановилась у бывших коллег и поняла, что попала в одну из последних истинно интеллигентных семей в городе. Вот там все стены в книжных стеллажах. Мебель антикварная. У хозяев есть пропуск в Эрмитаж на две персоны, и им часто пользуются. Жаль, что не удалось дотопать больными ногами до Главного штаба, который теперь отдан Эрмитажу, и посмотреть еще раз на импрессионистов. Раньше многие годы на третьем этаже Зимнего дворца, где помещались импрессионисты (представители «упадочнического искусства») был «ремонт».
Рядом в театре сидит младшая подруга, которая как батарейка придает подвижность уже порядком уставшей старшей. Её задача – проследить за афишами, купить билеты и вытащить замордованного доктора хотя бы изредка в свет.
Из партера не видно оркестровую яму. Её Аня с однокурсниками разглядывали с галерки в студенческие времена. Тогда их интересовали лица оркестрантов, пока они готовятся к началу. Наперебой указывали, на кого похож тот или иной музыкант. Получалось, что в городе много двойников.
Зрительный зал кажется небольшим, но Анна помнила, что до войны второй ярус состоял из маленьких лож, в которых зрители и раздевались. Зато во время войны она с соседкой по пригласительному билету бегали на все постановки Кировского ленинградского театра, эвакуированного в город. Оценить тогда Мариинский балет дети не могли, хотя видели всех, от только что закончившей училище Шелест до Улановой, но имена еще в то время запомнились. Оперы тогда были в основном выдержанными в идеологическом плане – «Щорс», «В бурю» (что-то про тамбовское восстание) и т.д. Маленькая сцена тоже ограничивала возможности, но все равно это было настоящее искусство. Благодаря ему после реэвакуации кировцев городской театр стал оперным и академическим, чем обязан тогдашнему директору Савелию Григорьевичу Ходесу. Теперь в театре дирижер с мировым именем, оркестр звучит замечательно, только Анне уже не удается постичь всю гениальность мастера. Новая музыка организмом, воспитанным на классике, не усваивается, а обнаженная натура на оперной сцене кажется не на месте. Особенно трудно воспринимается деформация классических постановок и кажется, что это профессиональная непригодность режиссера. Если творец неспособен создать свое, то Верди-то тут причем? Ну, сочини ты что-нибудь сам и показывай «ню» собственного производства. Кроме того, в музыкальной школе она узнала, что музыка основана на мелодии, а когда мелодию тщательно уничтожают, то это должно называться как-то по-другому.
Анна понимала, что отстает от века, но поделать ничего не могла. Как-то её пригласила в концерт дягилевского фестиваля приятельница, предупредив, что ожидается классическая музыка. Действо проходило в доме Дягилевых в замечательном концертном зале. Чем дальше шла программа, тем больше она вызывала изумление. Вначале было исполнено скрипичное подражание пенью соловья. С большой натяжкой можно было принудить воображение поверить в замысел автора. Следующий номер заключался во всестороннем использовании возможностей рояля. Исполнитель открыл крышку. Левой рукой, стоя, он давал басовые аккорды, а правой щипал струны. Мелодии почему-то не получалось. Следом вышли четверо молодых мужчин во фраках. Они обступили громадный контрабас, который был размещен на возвышении в положении лежа. Держа в руках папки с нотами, они по очереди щипали струны беспомощного инструмента, а сами перемещались вокруг по часовой стрелке. Далее было самое интересное. На сценической площадке расставили штук 12 пюпитров с большими листами бумаги, очевидно, ноты. К ним вышел маэстро с двумя глиняными черепками в обеих руках. Он принялся тереть их один об другой, при этом ходил вдоль «нотного стана». У Ани возникло два вопроса: первый – где музыка? Скрип черепков был в унисон, на одной ноте. Второй вопрос был еще интересней: что было написано в нотах? Что там вообще было можно изобразить? В первом ряду сидела симпатичная дама лет 60. Она была само внимание и умиление. Анна почувствовала себя полной дурой и отсталой деревенщиной. Но когда раздались аплодисменты, они с приятельницей рванули из зала, предчувствуя, что зрители могут попросить изобразить что-нибудь на бис.