Как Димка и ожидал. Валька Сидоров, вертлявый паренек с узенькими глазами, похожий на китайца, оказался надежным человеком. В радио он ничего не понимал, но делать приемник согласился сразу.
— У-юй! — загорелся он. — А знаешь, давай и телевизор сделаем, а? Ты мне говори, что и как, а я уж все сделаю. Телевизор классический будет!
Во время большой перемены он сбегал домой и принес радиолампу, большую, с четырьмя ножками, похожую на модельку межпланетной ракеты.
— Подходит, а? — спросил он у Димки. — Она у нас в сарае лежала.
Лампа была перегоревшая, но чтобы не огорчать друга, Димка сказал:
— Подходит.
А Парамонова и Горшкова Димка не хотел к себе звать. Мороки с ними не оберешься. Известное дело, придут домой, учудят чего-нибудь, работу развалят, а потом придется перед соседями извиняться. Уж лучше с такими не связываться. А то еще папироски закурят, черти!
Пионервожатый Леня, узнав о Димкином начинании, похлопал его по плечу и сказал:
— Давай и меня запиши в вашу бригаду.
Мало-помалу с разговоров о походе в женскую школу ребята перешли на обычные разговоры: о розыгрыше первенства по хоккею с шайбой, о международном матче по боксу, который происходил в Госцирке, и что скоро будет контрольная по алгебре и как бы тут не провалиться. Но все-таки чувствовалось, что после письма из женской школы в классе началась новая жизнь, куда более интересная, чем была раньше.
Толе мешали. У отца в кабинете беспрерывно звонил телефон, и отец с кем-то говорил о двенадцатиперстной кишке…
Сегодня ночью Толе приснился какой-то легкий, хороший мотив, но когда он проснулся, этот мотив моментально вылетел из памяти. Он помнил, что в нем ясно выделялись весенние нотки. Казалось, из-за горизонта медленно поднимается солнце, где-то журчит ручей и голубая гусеница, подняв головку, ползет по березовой ветке.
И все это хотелось сейчас записать, но перед Толей на рояле как лежал, так и оставался лежать чистым лист нотной бумаги.
А придя в школу, Толя на всех уроках — и в классе и в кабинетах — садился в последнем ряду и старался быть один.
На геометрии Владимир Осипович, высокий старик в очках, раздвинув ножки циркуля, вычерчивал на доске круги и, будто портной, раскраивающий черный материал, аккуратно проводил над кругами касательные, отсекал сегменты и сектора.
Учитель физики Василий Иванович, худощавый человек с глубоко посаженными голубыми глазами, подтянув рукава пиджака, бесшумно двигался за своим длинным столом. На нем были расставлены электрофорные машины, банки с электролитом, схемы звонка и телеграфа Морзе. Учитель, будто маг и чародей, манипулировал стеклянной палочкой с никелированным шариком на конце. Дотронется палочкой — из лейденской банки вдруг вылетает молния. Прикоснется к металлической подставке — белый бумажный султан вдруг становится похожим на модель гигантских шагов.
А в зоологическом кабинете, окруженная кроликами, морскими свинками, курами и ужами, молодая учительница, недавно окончившая педагогический институт, Елена Петровна, с воодушевлением объясняла ребятам устройство скелета рыбы.
И странное дело: если дома Толю все раздражало, то теперь, несмотря на то что в классе говорил учитель, несмотря на скрип парт и шелест страниц, он быстро писал ноты на разлинованном листе.
Последним уроком была литература.
Ирина Николаевна, как всегда, стремительно вошла в класс.
Все ребята встали.
— Здравствуйте, мальчики, — сказала учительница и прошлась между партами. — А почему в классе грязно? Кто дежурный?
— Я, — ответил Горшков.
— Вот здесь, в проходе, кто-то бумагу набросал. А ну-ка, уберите!
Федя подобрал бумагу, искоса поглядев на Силкина, и бросил ее в корзину около двери.
— Садитесь!
Класс с шумом сел.
Ирина Николаевна не только преподавала в седьмом «Б» русский язык и литературу, но и была с начала ноября его классным руководителем. До нее этот класс вела Мария Федоровна — человек с добрым, мягким характером. Но почти перед самым концом четверти ее мужа перевели на работу в Архангельск, и она уехала к нему.
Седьмой «Б» внешне ничем не отличался от других классов. Учились здесь ребята кто средне, кто плохо, а кто и хорошо, баловались так же, как и остальные мальчишки. И вместе с тем, как говорила Ирина Николаевна, класс лица своего не имел. В нем не было главного — коллектива…
Учительница раскрыла портфель.
Толя сразу почувствовал, то ли по быстрым движениям, то ли по веселой искорке, затаившейся в глазах Ирины Николаевны, что у нее хорошее настроение.