Наум Коржавин
В НАШИ ТРУДНЫЕ ВРЕМЕНА
Нелепые ваши затеи
И громкие ваши слова…
Нужны мне такие идеи,
Которыми всходит трава.
Которые воздух колышут,
Которые зелень дают.
Которым все хочется выше,
Но знают и меру свою.
Они притаились зимою,
Чтоб к ним не забрался мороз.
Чтоб, только запахнет весною,
Их стебель сквозь почву пророс.
Чтоб снова наутро беспечно,
Вступив по наследству в права,
На солнце,
Как юная вечность,
Опять зеленела трава.
Так нежно и так настояще,
Что — пусть хоть бушует беда —
Ты б видел, что все — преходяще,
А зелень и жизнь — никогда.
1950
Поэзия не страсть, а власть…
Поэзия не страсть, а власть,
И потерявший чувство власти
Бесплодно мучается страстью,
Не претворяя эту страсть.
Меня стремятся в землю вжать.
Я изнемог. Гнетет усталость.
Власть волновать, казнить, прощать
Неужто ты со мной рассталась?
1949
Не верь, что ты поэта шире…
Не верь, что ты поэта шире
И более, чем он, в строю.
Хоть ты решаешь судьбы мира,
А он всего только свою.
Тебе б — в огонь. Ему — уснуть бы,
Чтоб разойтись на миг с огнем.
Затем, что слишком эти судьбы
Каким-то чёртом сбиты в нем.
И то, что для тебя, как небо,
Что над тобой — то у него
Касается воды и хлеба
И есть простое естество.
1949
Хотя б прислал письмо ошибкой…
Хотя б прислал письмо ошибкой
Из дальней дали кто-нибудь.
Хотя бы женщина улыбкой
Меня сумела обмануть, —
Чтоб снова в смуглом, стройном теле
Я видел солнца свет и власть,
Чтоб в мысль высокую оделась
Моя безвыходная страсть.
1949
Малый рост, усы большие,
Волос белый и нечастый.
Генерал любил Россию,
Как предписано начальством.
А еще любил дорогу:
Тройки пляс в глуши просторов.
А еще любил немного
Соль солдатских разговоров.
Шутки тех, кто ляжет утром
Здесь, в Крыму иль на Кавказе.
Устоявшуюся мудрость
В незатейливом рассказе.
Он ведь вырос с ними вместе.
Вместе бегал по баштанам…
Дворянин мелкопоместный,
Сын в отставке капитана.
У отца протекций много,
Только рано умер — жалко.
Генерал пробил дорогу
Только саблей да смекалкой.
Не терпел он светской лени,
Притеснял он интендантов,
Но по части общих мнений
Не имел совсем талантов.
И не знал он всяких всячин
О бесправье и о праве.
Был он тем, кем был назначен, —
Был столпом самодержавья.
Жил, как предки жили прежде,
И гордился тем по праву.
Бил мадьяр при Будапеште,
Бил поляков под Варшавой.
И с французами рубился
В севастопольском угаре…
Знать, по праву он гордился
Верной службой государю.
Шел дождями и ветрами,
Был везде, где было нужно…
Шел он годы… И с годами
Постарел на царской службе.
А когда эмира с ханом
Воевать пошла Россия,
Был он просто стариканом,
Малый рост, усы большие.
Но однажды бывшим в силе
Старым другом был он встречен.
Вместе некогда дружили,
Пили водку перед сечей…
Вместе всё.
Но только скоро
Князь отозван был в Россию,
И пошел, по слухам, в гору,
В люди вышел он большие.
И подумал князь, что нужно
Старику пожить в покое,
И решил по старой дружбе
Все дела его устроить.
Генерала пригласили
В Петербург от марша армий.
Генералу предложили
Службу в корпусе жандармов.
— Хватит вас трепали войны,
Будет с вас судьбы солдатской.
Все же здесь куда спокойней,
Чем под солнцем азиатским.
И ответил строгий старец,
Не выказывая радость:
— Мне доверье государя —
Величайшая награда.
А служить — пусть служба длится
Старой должностью моею…
Я могу еще рубиться,
Ну, а это — не умею.
И пошел паркетом чистым
В азиатские Сахары…
И прослыл бы нигилистом,
Да уж слишком был он старый.
1950
Всё это было, было, было…
А. Блок
Все это было, было, было:
И этот пар, и эта степь,
И эти взрывы снежной пыли,
И этот иней на кусте.
И эти сани — нет, кибитка, —
И этот волчий след в леске…
И даже… даже эта пытка:
Гадать, чем встретят вдалеке.
И эта радость молодая,
Что все растет… Сама собой…
И лишь фамилия другая
Тогда была. И век другой.
Их было много: всем известных
И не оставивших следа.
И на века безмерно честных,
И честных только лишь тогда.
И вспоминавших время это
Потом, в чинах, на склоне лет:
Снег… Кони… Юность… Море света…
И в сердце угрызений нет.
Отбывших ссылку за пустое
И за серьезные дела,
Но полных светлой чистотою,
Которую давила мгла.
Кому во мраке преисподней
Свободный ум был светлый дан,
Подчас светлее и свободней,
Чем у людей свободных стран.
Их много мчалось этим следом
На волю… (Где есть воля им?)
И я сегодня тоже еду
Путем знакомым и былым.
Путем знакомым, — знаю, знаю, —
Всё узнаю, хоть всё не так,
Хоть нынче станция сквозная,
Где раньше выход был на тракт.
Хотя дымят кругом заводы,
Хотя в огнях ночная мгла,
Хоть вихрем света и свободы
Здесь революция прошла.
Но после войн и революций.
Под все разъевшей темнотой
Мне так же некуда вернуться
С душой открытой и живой.
И мне навек безмерно близки
Равнины, что, как плат, белы, —
Всей мглой истории российской,
Всем блеском искр средь этой мглы.