Наконец показался берег, занимаемый советскими войсками. Оба мотора работали на полную мощность, и все-таки я стал отставать от строя. Поврежденное хвостовое оперение оказывало большое сопротивление. Временами самолет терял равновесие: то клевал носом, то уходил влево. С большим трудом мне удавалось выравнивать его. Меня вдруг охватило чувство неуверенности в благополучном исходе полета. Даже подумал: не лучше ли штурману и стрелку-радисту покинуть машину? И тут же решил, что так будет надежней.
- Миша, Гриша, прыгайте! - приказал я.
Но они почему-то медлили и ничего не отвечали.
- Прыгайте! Не то поздно будет! - повторил я настойчиво.
Наконец Губанов сказал:
- Лучше сажай, я прыгать не стану.
- Я тоже, - ответил стрелок-радист.
После таких ответов у меня словно сил прибавилось. Значит, верят в своего командира. Значит, надо дотянуть до аэродрома и посадить машину во что бы то ни стало.
Невольно вспомнилось, как действовал в аналогичной ситуации гвардии старший лейтенант С. С. Воробьев. Над Либавой его подбили зенитки. Снаряды повредили на самолете бензобак и водосистему. Левый мотор вышел из строя, пилотировать машину было трудно. Воробьев стал отставать от строя и терять высоту. К одной беде вскоре прибавилась другая - подбитый бомбардировщик снизу сзади атаковали четыре "фокке-вульфа". Штурман М. И. Бабкин и стрелок-радист Ю. М. Глуздовский открыли по ним огонь из пулеметов. Фашисты отвернули, но тут же снова ринулись в атаку. У Пе-2 загорелся левый мотор, разрушился левый киль, отлетела часть обшивки плоскости. Положение казалось безвыходным. Однако летчик не потерял самообладания и действовал хладнокровно. Он сбил пламя с мотора, выпустил щитки, уменьшил скорость и продолжал полет. Дотянув до своего аэродрома, Воробьев мастерски посадил машину.
Вспомнив об этом случае, я стал действовать более уверенно и постепенно приноровился к капризам своей машины. Впереди показался аэродром, над которым кружили возвратившиеся с задания самолеты.
- Запроси у стартового командного пункта разрешение на внеочередную посадку, - приказал я воздушному стрелку-радисту.
Вскоре Лысенко доложил, что посадка разрешена.
Я вывел самолет на последнюю прямую и скомандовал штурману: "Шасси!"
Губанов перевел рычаг на "выпуск". Загорелись зеленые лампочки - шасси вышли. Вдруг слева вынырнула "пешка" и, сделав у нас перед носом четвертый разворот, пошла на посадку. Значит, мне уже не сесть. А второй круг машина не сможет одолеть.
- Стреляй красными! - крикнул я штурману.
Со старта нам тоже ответили предупредительными ракетами. Но вот первая "пешка" вдруг прекратила снижение и пошла на второй круг. Я убрал газ. Машину потянуло влево. Немедленно прибавил обороты мотору. Самолет пронесся мимо посадочного "Т" и с небольшим промазом коснулся земли.
- Порядок! - радостно воскликнул Губанов, с напряжением следивший за моими действиями.
На стоянке мы вместе с подошедшими техниками внимательно осмотрели самолет. Хвостовое оперение .было искорежено до неузнаваемости, а в плоскостях зияли десятки дыр. Нас поздравляли. Губанов, Лысенко и я стояли измученные, но счастливые. Я обнял друзей и сказал:
- Спасибо вам. Нас спасла ваша вера в командира.
- Молодец, Калиниченко! - жал мою руку инженер полка В. Т. Бражкин после осмотра машины.
- Какой там молодец, - махнул я рукой. - Смотрите, сколько работы задал вашим ребятам.
- Ничего, дело это для нас привычное, - улыбаясь, ответил инженер-майор. - И как ты только дотянул на таком решете...
Еще раз осмотрев повреждения самолета, Бражкин сказал инженеру эскадрильи Александру Довбне:
- Кили в сборе с рулями поворота на складе есть. Поставим новые.
- Пошли докладывать командиру, - позвал я Губанова и Лысенко.
По дороге нас догнал парторг Восков.
- Ты почему такой мрачный? - не удержался я от вопроса.
Сначала он не ответил и молча продолжал шагать рядом, опустив голову. Потом сказал:
- В эскадрилье Колесникова неприятность: два экипажа не вернулись.
- Какие два? Я видел только, как "мессера" срезали машину Мирошниченко.
- А зенитки подбили Щеткина, - добавил гвардии капитан.
Мы оба сразу умолкли. "Как же они попались? - с горечью думал я о Мирошниченко и Щеткине. - Такие опытные летчики, и вот тебе..."
Несколько позже наши друзья-истребители, сопровождавшие пикировщиков, рассказывали, что в самолет гвардии лейтенанта А. Г. Щеткина, когда он выходил из пике, угодил зенитный снаряд и вывел из строя правый мотор. Летчик удержал машину и даже пристроился к группе. Но вскоре подбитая "пешка" начала отставать и терять высоту. Кое-как дотянув до берега, Щеткин взял курс на запасной аэродром, чтобы там произвести посадку. И вдруг у бомбардировщика отказал второй мотор. При попытке сесть на поляну самолет разбился. Так мы потеряли еще трех замечательных товарищей - гвардии лейтенанта А. Г. Щеткина, гвардии лейтенанта П. Г. Лобанова и гвардии сержанта П. Д. Лопатенко.
* * *
Утро выдалось ясное, тихое. Первые лучи солнца причудливо окрасили землю в оранжевый цвет. Летчики ехали на аэродром в приподнятом настроении в такой день будет немало работы. Наверное, только меня хорошая погода не столько радовала, сколько огорчала. Мой самолет после вчерашнего печального полета находился в ремонте, и мне предстояло сегодня весь день отсиживаться на земле.
Машины остановились. Спрыгнув на землю, я поспешил на самолетную стоянку. Механик гвардии старший сержант А. А. Панченко встретил меня рапортом:
- Товарищ гвардии капитан, самолет к полету готов!
- Как? Неужели готов? - удивился я. - Вот уж никак не думал!
- Всю ночь работали, товарищ гвардии капитан.
Как не порадоваться замечательной работе этих неутомимых тружеников инженеров и механиков! Порой они делали невозможное, возвращая поврежденные самолеты в строй.
- Тогда подвешивайте бомбы, скоро вылет, - сказал я механику.
- Нельзя бомбы. После такого ремонта машину положено облетать, возразил Панченко. - Тримера и рули поворота меняли.
- Верно, - согласился я. - Облетать надо.
Я вспомнил как два месяца тому назад облетывал Пе-2 после ремонта стабилизатора. Перед стартом, как положено, двумя импульсами, перевел тример руля высоты на пикирование и пошел на взлет. Оторвавшись от земли, самолет вдруг стал поднимать нос, да так, что у меня едва хватило сил для того, чтобы отжать штурвал от себя. А когда шасси убрались, машина начала, теряя скорость, еще больше кабрировать. Теперь уже и двумя руками я не в силах был ее удержать. Стоило ей потерять скорость, и она свалилась бы в штопор.
"Неужели струбцины не сняты?" - с тревогой подумал я и передал стрелку-радисту:
- Осмотри рули глубины.
- Все нормально, - доложил стрелок-радист.
Руки немели от усталости. Губанов поспешил мне на помощь. Мы вместе начали отжимать штурвал вперед. Я дал еще два импульса тримерами на пикирование, но облегчения не наступило. С помощью штурмана я развернул машину и с трудом приземлился. Как потом выяснилось, при замене стабилизатора ремонтники подключили электропровода к тримеру в обратном порядке. Поэтому вместо пикирования тример срабатывал на кабрирование.
И вот сейчас, пригласив штурмана и воздушного стрелка-радиста к самолету, я внимательно осмотрел его, проверил работу тримеров, запустил моторы и только после такого контроля поднялся в воздух. Машина вела себя в полете хорошо - значит, ремонт выполнен правильно. Спасибо вам, друзья-техники.
Когда я после посадки пришел на КП, командир полка уже ставил боевую задачу. Увидев меня, Усенко спросил:
- Как самолет?