Модель геликоптера (вертолета) — аппарата вертикального взлета метровой высоты построил в 1909 году рабочий из белорусского города Гомеля Федор Федорович Евстафьев. В Ленинградской публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина хранится «Описание летательного аппарата с автоматически поворачивающимися лопастями гребных колес». Этот текст прилагался к привилегии (патенту) № 22272, зарегистрированной в 1912 году. Кроме вращающихся лопастей для создания подъемной силы и удержания аппарата в воздухе, конструкция имела также три воздушных винта для перемещения в горизонтальном направлении. В этих винтах по воле пилота менялась скорость, что обеспечивалось приспособлением для изменения шага. Применение такого решения свидетельствует о том, что простой белорусский умелец стоял на уровне самой передовой авиационно-технической мысли того времени.
Чертежи с подробным описанием геликоптера Ф. Ф. Евстафьев (к тому времени уже имевший несколько зарегистрированных изобретений в разных технических отраслях) направил в Петербургскую комиссию по изобретательству. Там эту документацию «мариновали» около трех лет. Лишь в 1912 году выдали «привилегию». В официальном письме к автору геликоптера сообщалось, что ему «разрешается изготовить означенный аппарат в натуральную величину». Господа-чиновники тонко издевались: откуда у простого столяра могли взяться средства и оборудование для такой масштабной, поистине заводской работы, в ходе которой множество узлов и деталей следовало изготовить из металла, особенно в моторах и приводных устройствах!.. Идея эта так и осталась нереализованной.
Проект двухместного истребителя, способного развивать скорость до 180 километров в час, с двумя двигателями по 100 лошадиных сил и кабиной, защищенными броней, разработал Михаил Ефимов, который был не только отличным летчиком, но и великолепным знатоком авиационной техники, талантливым изобретателем. Оригинальной конструкцией заинтересовались союзники — представители английской самолетостроительной фирмы. Но Михаил Никифорович хочет, чтобы истребитель строился отечественной промышленностью. Против летчика-патриота затеваются темные интриги. На просьбу, обращенную к сановному «шефу»: «позвольте достроить свой аппарат и только с ним идти на фронт…» — великий князь отвечает: «Предложить прапорщику Ефимову отправиться по назначению…» А позднее на полях телеграммы М. Н. Ефимова Александр Михайлович выводит издевательскую резолюцию: «Просить П. П. Эллиса снестись с заведующим Чесменской богадельней на предмет зачисления уважаемого Мих. Ник. непременным членом заведения».
Три года спустя те же издевавшиеся над ним, ослепленные классовой ненавистью дворянские и фабрикантские сынки, ставшие вояками печально известной деникинской армии, расстреляли первого русского летчика в одесской бухте. Расстреляли за то, что всем сердцем принял Октябрьскую революцию, стал в ряды ее бойцов. Ученик Уточкина на велотреке, воспринявший от Сергея Исаевича многие благородные черты, Ефимов в боях гражданской войны сражался с теми, кто погубил Уточкина…
Стремясь отмежеваться от лживых и лицемерных политиканов царской России, Уточкин пытался противопоставить их коварству, их алчной грызне свою политическую нейтральность. В статье «Моя исповедь» пилот заявил: «Я не лгу в жизни. Я принадлежу к партии голубого неба и чистого воздуха».
Политические убеждения Уточкина нечетки, в силу разных обстоятельств он не дозрел до понимания тех истин, которые овладели умами многих его коллег и учеников и вывели их на верную жизненную дорогу, не дали морально ослабеть, помогли победить невзгоды.
Но мог ли Уточкин на самом деле оставаться нейтральным? Пионер авиации глубоко заблуждался, наивно веря, что в этой жизни можно избежать выбора той или другой стороны баррикады, что можно просто парить где-то в небе — безмятежном голубом небе…
Да и самой своей жизнью, поступками Уточкин сделал этот выбор. Его симпатии всегда были на стороне простых тружеников.
И не сам ли авиатор в «Моей исповеди» с уничтожающим сарказмом изобличил своих губителей — ненасытных набивателей денежного мешка:
«Я страдаю от злой воли человека, представившего себе, что истина — это золото. Он собрал пятьдесят миллионов, создал вокруг себя атмосферу золота, гнилую золотую пыль. Дышит ею, все вокруг позлащено…»
Друг авиатора драматический актер А. Г. Алексеев отмечал, что Сергей Уточкин «успел познать всю горечь изобретательства и пионерства в царской России», что он «был объектом глумления полуграмотных выскочек и знатных недоучек».