Необычен вид у работающих у самолетов людей. Пронизывающий ветер и сорокаградусный мороз заставляют надевать на себя все, что можно. Как говорили тогда, "всю арматурную карточку". Поэтому фигуры техников и оружейников раздуваются до невероятных размеров, приобретая порой некоторое сходство с ходячими тумбами. Летчики, например, кроме простого и теплого белья перед полетами надевали шерстяной свитер, ватные стеганые брюки и куртку, меховой комбинезон. На ноги - шерстяные и меховые носки, унты! На голову - два подшлемника, меховой шлем, а лицо закрывали кротовой меховой маской с очками. И все-таки в полете, защищенные от встречного воздушного потока всего лишь тонким целлулоидным козырьком, мы жестоко мерзли. И только неукротимая ненависть к врагу да молодость позволяли на равных сражаться со стужей, бессонницей, усталостью, из ночи в ночь наращивая удары по фашистам.
Мы сидим в штабе полка, который размещается в обычной армейской палатке. Здесь стол, несколько скамеек. Гудит раскаленная докрасна печь, сделанная из железной бочки. На столе карты, штабные документы. Две артиллерийские гильзы, сплющенные с одного конца, бросают, слабый колеблющийся свет на лица людей.
У начальника штаба капитана В. А. Шестакова валит изо рта пар. Он то и дело подносит к губам дубеющие от холода пальцы и шумно выдыхает на них теплый воздух.
Почти через равные промежутки времени гремит оледенелый входной полог и перед столом предстает огромная заиндевевшая фигура летчика или штурмана, прибывшего с докладам о результатах очередного боевого вылета. Такая ритмичность - хороший признак, свидетельство того, что конвейер самолетов, к цели и обратно действует бесперебойно.
Пока идет доклад, уточняется объект последующего удара, механик и оружейники готовят машину к вылету. Две сизые от мороза чушки стокилограммовых бомб занимают свое место под плоскостью, в баки ручным насосом заливается бензин, затем механик ощупывает еще теплый мотор, рулевые тяги, расчалки, колеса: нет ли осколочных или пулевых повреждении. Дырки в перкалевой обшивке не в счет, потерпят до утра.
...Свой самолет вместе с механиком перед вылетом тщательно осматривают летчик Полищук и штурман Шубко.
- Ну, как там фашист, товарищ командир? - спрашивает механик, улыбаясь измазанным копотью лицом.
- А что фашист? Сидит в земле, зарылся, как крот. А мы его потихоньку выковыриваем оттуда. Огрызается, но не особенно охотно. Замерз, видно. Тяги моторные проверил?
- Проверил, - отвечает механик. - Говорите, не особенно охотно огрызается?.. А одну тягу даже заменить пришлось, на волоске держалась. Не иначе как осколком полоснуло.
Полищук от неожиданности распрямляется, некоторое время молча смотрит на механика.
- Закурить есть? - спрашивает он вдруг севшим голосом.
- Закурить-то есть, да не закуришь. Ветер не дает. К тому же пальцы не гнутся.
- Спасибо, Иван, - просто говорит Полищук.
- Не за что, товарищ командир. Бейте его, гада, покрепче! Полищук берется за борт кабины, но вдруг снова оборачивается к механику:
- Как же ты разглядел, что тяга перебита?
- А я не гляжу. Я щупаю, товарищ командир.
- Голыми пальцами?
- Голыми. А иначе не найдешь ее, окаянную...
- Кого?
- Да все ту же неисправность, чтоб ей пусто было.
- Пальцы сильно поморозил? - спрашивает летчик.
- Есть малость. Отогрею. Бинтиком еще раз перевяжу, и порядок, заживут до свадьбы.
В темноте не видно глаз Полищука. Но по всему чувствуется, что он признателен механику за самоотверженный труд и мужество.
В это время у самолета возникает фигура посыльного. Он едва переводит дыхание от быстрого бега.
- Сержант Полищук, с экипажем к командиру!
В штабной палатке толчея. Сидят на скамейках, стоят вдоль брезентовых стен летчики и штурманы! Курят, перебрасываются словами, ждут. Здесь кроме нас с Лебедевым - Руднев, Рачковский, Раскостов, Пархатов, Резепин, Щербаков, Шульга, Трофимов. Еркин, Ермаков, Панасенко. Все опытные воздушные бойцы, за плечами которых не один десяток ночных вылетов.
- Товарищи летчики, - говорит представитель штаба армии, высокий полковник в полушубке, перетянутом желтыми ремнями, - воздушная обстановка над котлом резко изменилась. По донесениям наземной разведки и по вашим докладам видно, что противник усилил интенсивность полетов транспортных самолетов к своим окруженным войскам. Особенно активно за последние сутки стал действовать аэродром Большая Россошка. - Полковник внимательно оглядел притихших летчиков, сделал паузу и продолжил: - Слушайте приказ командующего шестнадцатой воздушной армией генерал-майора авиации Руденко.
Из лаконичных фраз приказа вырисовывается задача - блокировать аэродром Большая Россошка, уничтожать транспортные самолеты врага, бить по взлетно-посадочной полосе, сорвать его воздушные перевозки.
- Учтите, товарищи, - говорит в заключение полковник, - условия погоды над Россошкой исключают применение штурмовиков и обычных бомбардировщиков. Вся надежда на вас. Действиями вашей двести семьдесят первой дивизии и полка интересуется командующий Донским фронтом генерал-лейтенант Рокоссовский...
Полищук и штурман Шубко вновь у своего самолета. Вокруг него, греясь, пляшет механик Иван Семенихин, размахивает забинтованной рукой. Экипаж занимает свои места. Причем делается это не без помощи механика и оружейников, которые с силой втискивают летчика и штурмана в маленькие фанерные кабины. Едва По-2 оторвался от земли, все вокруг исчезло, как будто растворилось в белесой непроницаемой мгле. Видимости никакой. Лишь вертикально под собой можно порой различить резкие извилистые балки, поросшие кустарником. Но скоро и они пропадают.
- Веду по "пионеру", - слышит Шубко голос летчика, - следи за курсом. Будем набирать высоту.
Переговорное устройство, установленное тогда на По-2, сейчас может вызвать лишь улыбку. Но в то время оно надежно служило экипажу и, что самое главное, никогда не отказывало. Это были два резиновых шланга, на одном конце которых закреплялась жестяная воронка, куда нужно было говорить. Другой конец шлангов заканчивался металлической трубкой, вставляемой посредством резиновых шайб в шлем напротив уха летчика и штурмана. По шлангам и шли все переговоры. Зазевавшись, можно было случайно подставить воронку навстречу воздушному потоку, и тогда тот, кто слушал, яростно рвал шланг из своего шлема, пытаясь избавиться от грохота и свиста, которые начинали терзать ушную раковину,
...Высота 600 метров. По расчетам, внизу должна быть линия фронта - Так оно и есть. Сквозь туманную дымку чуть в стороне от самолета на мгновение показалось пульсирующее пятно осветительной ракеты.
Теперь некоторое время придется лететь почти параллельно линии фронта. А это опасно. Шальной снаряд, пущенный наугад, по звуку мотора, вполне может угодить в самолет.
... Но вот Полищук поворачивает машину влево, углубляясь на территорию, занятую противником. Здесь уже можно чувствовать себя относительно спокойно. Замерзшие гитлеровские вояки наверняка забрались в свои норы и ничего не слышат.
Вошли в заданный район. Мучает мысль, как найти вражеский аэродром в этой туманной снежной кутерьме. Со всех сторон самолет, словно ватой, обложен облаками, по ветровому козырьку сечет снег.