В одно мгновение холод пропадает, и я оказываюсь в теплом кольце сильных рук. У меня нет сил, чтобы поднять голову и посмотреть своему спасению в глаза. Спасение ли это? Мне достаточно лишь того, что холод немного отступил.
Он говорит со мной, но я не разбираю этих слов. Его рука приподнимает мою голову и укладывает себе на плечо. Глаза утыкаются в мех воротника его дубленки, а в нос ударяет запах кожи. Последнее, что я улавливаю, прежде чем нырнуть в темноту — его ровное дыхание. Вдох… Выдох… Вдох… И легкое прикосновение губ к моей макушке.
Мои глаза резко распахнулись, и я, тяжело дыша, уставилась на своего врача. Петрович был спокоен и смотрел мне прямо в глаза.
Так уж вышло, что я стала жертвой особо жестокого нападения двенадцать лет назад. Неуловимый убийца по кличке Пастырь орудовал в моем городе в течении полугода, и никто не мог его вычислить. Он выбирал юных девушек до двадцати лет и после долгих мучений убивал их. Пастырь отождествлял себя с проводником в мир мертвых и “собирал души в свою паству”. Чем моложе девушка, тем чище душа. За шесть месяцев он забрал более десяти человек. На мне его жизнь закончилась.
Меня нашли укутанную в теплый плед с перевязанным кровоточащим левым плечом и грудью — именно там он вырезал номера своим жертвам, награждая их клеймом. После того как я пришла в себя, находясь на больничной койке и потеряв большую часть воспоминаний, мне сказали, что Пастырь мертв. Убит пулей, попавшей в легкое. Умирал он долго — как и те, кого он бесчеловечно мучил.
Вы спросите, откуда пуля? А тут начинается самое интересное. Это оставалось загадкой до сих пор. Вершитель — так его прозвали в полиции. Он появлялся тогда, когда сам хотел, и забирал жизни тех, кто никогда людьми не был. Бесчеловечных мразей, которые поставили себя выше законов не только людских, но и природы. Его узнавали лишь по метке, нанесенной на корпус выпущенной им пули — знака бесконечности.
Вот так от одного убийцы меня спас другой убийца. И это не рок, не насмешка судьбы — лишь простое стечение обстоятельств. Жестокое, но какое уж есть. Другого не имею. Долгие годы терапии и попыток восстановить утраченные воспоминания ни к чему не приводили.
Спустя десять лет я решила прекратить все попытки, а кошмары, изредка приходящие мне по ночам, заместить ложными воспоминаниями на гипнотерапии. В день, когда все должно было закончиться, мне доставили экспресс-посылку прямо на работу. А в ней — кулон в виде снежинки и знак бесконечности на маленькой открытке. “С годовщиной жизни” — гласили печатные буквы.
Страшно ли мне было в тот момент? Нет. Скорее — стало спокойно. А со спокойствием стали приходить частички утраченных воспоминаний, давая надежду. Я хотела вспомнить. Хотела посмотреть своему спасению в лицо и спросить — почему.
Глядя в глаза Рогову, неосознанно потерла левое плечо. Шрам в виде римской цифры тринадцать уже давно был скрыт россыпью снежинок на моей коже. И только прикосновение к ее поверхности могло выдать то, что за ними скрывалось.
— Какое оно? Его дыхание?
— Практически бесшумное с периодически тяжелыми выдохами. Как будто он сердился на что-то. Словно изо всех сил сдерживался. Он был зол. Но не на меня, это я бы почувствовала.
— Что-нибудь еще вспомнила? Может запахи?
— Нет, — я мотнула головой, беря в руки чашку чая, любезно принесенного Леной. Про прикосновение губ к моей макушке решила умолчать — возможно, это воспоминание было ложным. Да и с чего бы ему так делать? — Запах собственной крови, кожи и пороха перекрывали все остальное.
— Ты молодец, Мия.
— Да уж! — горько усмехнулась. — Столько лет прошло, а я вспомнила лишь его дыхание.
— Ты вспомнила — это главное.
— Как скажешь.
— Тебе пора отдохнуть, сегодня был тяжелый день. Прописать тебе снотворное?
— Ненавижу пустоту, ты же знаешь. Лучше уж такие сны, чем она, — отрезала я, скупо улыбнувшись. — Я пойду, зря наверное пришла.
— Не зря, — отрезал Рогов. — Память возвращается к тебе, хоть и по крупицам. Два года назад ты не помнила ничего, кроме неба над твоей головой, и снега, падающего тебе на лицо. Ты вспомнишь — так или иначе.