Утро стало для меня ушатом ледяной воды, выплеснутым на голову. Сон — такой яркий и такой болезненный, терзал меня остаток ночи.
— Спи, снежинка… — шептал голос над моей макушкой, тело льнуло ближе к своему спасителю. — Спи, снежинка… Никто не обидит тебя. Я не позволю. Ты только живи, снежная принцесса. Живи наперекор всему, — губы коснулись моей холодной макушки. — Я приду за тобой. Я не оставлю выбора — я чудовище. Живи наперекор мне, принцесса.
Резко села, хватая ртом воздух. Знакомая обстановка немного успокоила меня, хотя тело слегка сотрясала мелкая дрожь. Огонь в камине давным-давно погас, а я была заботливо укрыта теплым одеялом. Виктора рядом не оказалось — вокруг меня царила оглушающая тишина, и лишь мое прерывистое дыхание нарушало ее.
— Плохой сон? — голос в стороне заставил меня повернуться. Виктор стоял рядом с одной из конструкций, держа в руках две дымящиеся чашки. Он был полностью обнажен, и это его нисколько не смущало. Бесшумно опустился рядом со мной и подал мне одну из чашек. С удивлением обнаружила там молочный оолонг. А вот в его, судя по запаху, находился свежесваренный крепкий кофе.
— Нет, — качнула головой. — Сны — мое спасение, адвокат. Только они дают мне надежду когда-нибудь найти ответы на волнующие меня вопросы.
— И что же ты жаждешь узнать, доктор? — его губы прикоснулись к чашке, а мне безумно захотелось, чтобы вместо нее была я.
— Слишком рано говорить на такие темы, не находишь? — сделала глоток. Обжигающе — все как я люблю. — Хотя… Для чего они тебе? — кивнула в сторону конструкций.
— Это не те вопросы.
— Не те. Так для чего? Уж точно не для домашних животных. Давай угадаю… Твой тайный фетиш? — ухмыльнулась. — О, да… В точку. Любишь смотреть или принимать участие? Нет, точно смотришь. Наблюдатель. И смею предположить, что ты точно не в теме БДСМ.
— Откуда такая уверенность? — широкая кошачья улыбка озарила его лицо. — Может у меня есть скрытая комната боли? А клетки лишь прелюдия?
— Комната боли? — я расхохоталась. — Серьезно?
— Как знать?
— Ты не в теме, и даже не пытайся меня в этом переубеждать, — успокоившись, ответила. — Они слишком красивые и удобные. Если такое слово можно применить. Множество выступов, позволяющих свободно передвигаться и принимать выгодные положения. Они для созерцания красоты. Птички в клетках.
— У тебя свои, а у меня свои, — просто ответил, не сводя с меня взгляда. — Пугает? Или хочешь побывать по ту сторону?
— Не пугает, потому что я — не птичка, Вик. И никогда ею не стану. Я тебе уже говорила, что сожрать меня не сможешь — подавишься. И данные конструкции я могу пустить в свою жизнь только в том случае, если решу в качестве эксперимента попробовать тему. Но такого в планах не было, — открыто смотрела в его глаза.
— Не птичка, — забрал опустевшую чашку и поставил на пол. — Ты стихия, Мия, — пересел вплотную ко мне и прикоснулся губами к плечу. — Неукротимая, беспощадная и разрушающая, — каждое слово сопровождалось очередным легким поцелуем. — Спроси меня еще, Мия.
— Не хочу вопросов. Хочу тебя, — откинула голову, предоставляя ему полный доступ к шее.
— Тогда спрошу я. Понимаешь ли, ты, что тебя целует страшное чудовище? — я не видела его лица, но ощутила, как на его губах промелькнула улыбка.
— Я похожа на принцессу в ожидании прекрасного принца? — меня позабавил его вопрос.
— Скорее на снежную королеву.
— Вас потянуло на сказки, Виктор Владиславович? Только вот сюжеты разные, — он прервал поцелуи и поднял голову.
— Важен не сюжет, а герои, Мия, — опрокинул меня на спину и поцеловал.
За легкой игрой слов стояло многое. Мы были персонажами двух разных реальностей. Ни он, ни я не были положительными героями. И никогда не будем. Снежная королева и Чудовище… Пожалуй, я подумаю об этом позже. Как и о том, что его дыхание и прикосновения напомнили мне о моем спасителе. Мог ли Виктор быть Вершителем? Не знаю. За ответами всегда следует выбор. И в то мгновение я не была к нему готова.
***
Похищение и встреча с серийным убийцей потрясли уравновешенный мир Кати. Стоя напротив зеркала, она с отвращением и слезами смотрела на уродливый шрам, оставленный ей на память. Она не могла есть, не могла спать, не могла думать. Каждый шорох пугал ее, каждый темный закуток вызывал леденящий ужас. Она понимала, что ей необходима помощь специалиста, но не могла переступить порог своей квартиры и выйти на улицу, а от посторонних визитов отказывалась. Иван поддерживал ее как мог, но не мог находиться рядом с ней постоянно.