— Ты еще занимаешься переездом? — спрашиваю я, осматривая пустые стены.
Гейб улыбается и пожимает плечами.
— Здесь все, как мне нужно. В остальном нет необходимости.
— Да, но...
Я осекаюсь, не зная, что сказать. Мне кажется странноватым отсутствие всяких семейных фотографий и различных безделушек. У мамы повсюду развешаны фотографии и прочая ерунда. Но как только я сажусь на диван, то понимаю, что, как бы аскетично ни выглядело все кругом, здесь очень тепло и уютно.
— У меня есть лекарство от всех бед, — говорит Гейб и исчезает на кухне.
Я роюсь в сумке и достаю справочник по физике. Через минуту Гейб возвращается с огромной миской кофейного мороженого «джава-лава» и двумя ложками. Он садится рядом со мной и нажимает кнопку на белом айподе, лежащем на белом журнальном столике. Музыка окружает нас.
— Не против, если мы будем есть из одной миски?
— Конечно нет, — Я беру ложку и запихиваю в рот мороженое. — Мое любимое.
Он снова лучезарно улыбается и проводит рукой по волосам.
— Кажется, действует.
Я улыбаюсь ему в ответ, ведь он прав. Не знаю, в нем дело или в мороженом, но меня совершенно не волнует, трахает ли сейчас Люк незнакомку или нет.
Ну ладно, чем больше я думаю, тем больше понимаю, что это ложь. Сейчас мне лишь хочется убить его — и более человечным способом, например ружьем или ножом, а не голыми руками.
Мы доедаем мороженое, и я откидываюсь на диване. Открывая справочник по физике, размышляю над своим планом и стараюсь убедить себя, что это отличная мысль, но не все так просто.
Гейб прислоняется к дивану и кладет руку мне на плечи.
— Все в порядке?
— Ага, — говорю я, уткнувшись лбом в его плечо и думая, почему я до сих пор хочу Люка.
Гейб словно читает мысли. Он прислоняет прохладную ладонь к моей щеке и разворачивает мое лицо к себе.
— Забудь обо всем. Он придурок.
Гейб пристально смотрит на меня так же, как и Люк, — словно заглядывая в душу.
Внезапно меня захлестывает поток эмоций. Хочется расплакаться. Я закрываю глаза, сосредотачиваюсь на музыке и прогоняю слезы. Но перед внутренним взором встает Люк.
— Он придурок, — повторяю я, все еще с закрытыми глазами, старясь поверить в это.
Вдруг ко лбу словно прикасаются крылья бабочки — губы Гейба. Не успев подумать, я притягиваю его и целую в губы. Затаив дыхание, он колеблется, но затем обвивает меня руками, прижимая к себе и отвечая на поцелуй. На мои губы будто ложится лучик холодного зимнего солнца.
В этом поцелуе чувствуется невероятная умиротворенность, какой я раньше не испытывала. Такая умиротворенность, что я даже не вспоминаю о ненависти, злости или боли. А еще любовь — безграничная и безусловная. Поцелуй становится глубже. Я бы хотела, чтобы он длился вечность.
Но затем ладонью, прижатой к моей щеке, Гейб отодвигает меня. Я всматриваюсь в непроницаемые голубые глаза, пока он проводит большим пальцем по линии моих губ. И возвращаюсь к реальности, удивляясь, сколько же мы целовались по времени. За одно мгновение будто бы миновала вечность. Когда он нежно усаживает меня на диван, я понимаю, что в порыве чувств, желая оказаться ближе к Гейбу, я уже сама успела залезть на него.
Он закрывает глаза, отпуская меня. Наши лбы соприкасаются.
— Мне нужно отвезти тебя домой, — еле слышно шепчет Гейб.
Когда он открывает глаза, я вижу в них сожаление. Гейб встает, не глядя на меня, и идет к двери.
Умиротворенность исчезла, словно ничего и не было. Меня захлестывают разочарование и злость. Я резко спрыгиваю с дивана, перевешивая сумку через плечо.
— Неужели я такая противная?
— Нет, это я такой, — Гейб поворачивается и выходит наружу.
ГЛАВА 14
ДОЛГ АДУ
ЛЮК
После случившегося вчера с Аваирой сегодня самый нелепый день в моем жалком существовании. Сидеть на английском рядом с Фрэнни — желая сказать ей что-нибудь, прикоснуться — стало для меня пыткой, сравнимой с пламенем раскаленной ямы. Весь остаток дня Фрэнни избегает меня, и поделом мне. Но после звонка, когда она мельком смотрит в мою сторону... то чуть не убивает взглядом.
Прошлый вечер оказался сущим адом. Я все время думаю о Фрэнни. Хочу увидеть ее. Даже проследил за Габриэлем, когда он подбросил ее до дома. Провел там всю ночь, как обычно в машине. Я изо всех сил удерживался от того, чтобы забраться на дерево, а потом ворваться к ней в окно. Весь день я хожу как неприяканный, ведь я понятия не имею, что творю. Уверен в одном — мне нужно защитить ее от Белиаса, по многим причинам.
Кто бы мог подумать? Защитник, я? Просто смехотворно.
Но я не могу позволить Белиасу заполучить ее. Фрэнни — исключительно мое задание. Даже помимо того, что я действительно не хочу гореть в раскаленной яме, моя гордыня не допустит провала. Если Фрэнни так важна, мне нужно получить должное признание за ее душу.
Но самая главная причина — я слишком хорошо знаю приемы Белиаса. Я просто не могу допустить мысли, что он притронется к ней и что ее душа будет связана с ним — гнусным инкубом. По телу пробегает дрожь, когда сознание показывает мне то, чего я не хочу видеть, — она, с ним, таким образом.
Нет!
Этого не случится. Лучше уж пусть выиграет Габриэль.
Потому что я люблю ее.
Вот что это за чувство — головокружительная дрожь, охватывающая меня, когда я смотрю на Фрэнни, то, как все внутри кричит при одной мысли, что Белиас может сотворить с ней, ненасытная потребность быть рядом. Разве это возможно? В бейсболе нет места слезам, а в аду — любви. Таковы правила. Можно сказать, подобное в какой-то степени противоречит нашей религии. Все демоническое бытие устроено так.
Но мое чувство существует, оно реально, и я бессилен перед ним. Я должен защитить ее от себя самого. Если я овладею Фрэнни так, как хочу, она будет принадлежать аду, а не мне. У нее есть дар предвидения. Владыка Люцифер будет использовать Фрэнни, пока ее душа не превратится в пустую оболочку, а затем избавится от нее, выбросив к остальным теням. Я много раз уже видел подобное. Она будет мертва в любом из смыслов: и телом, и душой.
Раньше я никогда не подвергал сомнениям свою миссию. Это не мое дело. Большинство смертных заслужили то, что получают. Но Фрэнни другая. Я не врал ей, когда сказал, будто еще не встречал никого похожего на нее. Она не заслуживает такой судьбы.
Я наблюдаю, как после финального урока по государственному устройству она пулей вылетает из класса. Меня так и подмывает помчаться следом, обвить ее руками и все исправить. Но истина в том, что я не могу этого сделать, ведь именно во мне вся загвоздка. Во мне и моем собрате. Поэтому я прирастаю к стулу и слежу за тем, как она уходит.
Десять минут спустя я по-прежнему сижу за столом и пялюсь на дверь, когда ко мне неторопливо подходит мистер Раньон, натягивая на себя пиджак. Ладонью он потирает отросшую щетину.
— Люк, тебе что-нибудь нужно? Мне пора на бейсбольную тренировку.
— Нет, — говорю я, поднимаясь, — Просто задумался.
— Да, я так и понял.
В его карих глазах зажигается веселый огонек, а круглое лицо расплывается в понимающей улыбке, отчего становится виден сломанный зуб. Он кивает мне с видом мудреца: уж ему-то знакомы все эти проблемы с девчонками. Хотел бы я, чтобы дело было только в этом. Но меня сейчас больше волнуют вопросы на тему ада.
— Ты участвовал в каких-нибудь играх с мячом? — спрашивает он, пока мы идем до двери, — У тебя для этого подходящее телосложение. Мы могли бы использовать твои мускулы на питчерской горке28.
— Давно уже не играл, — говорю я.
Но когда мы выходим в коридор, мое ноющее сердце переворачивается в груди, повинуясь шестому чувству. Белиас! О чем я только думал? Он ждет не дождется удобной возможности, и я как раз дал ему таковую. Я должен был проследить за Фрэнни до стоянки и убедиться, что она без проблем доберется домой. Дьявол правый, как я мог быть так беспечен?
— Подумай над этим, — говорит учитель, когда я убегаю к шкафчику Фрэнни.