– Чиун, вы великолепно подготовили Римо.
– Все это меркнет в лучах вашей славы, о, император!
– Как вы знаете, мы сейчас проводим одну операцию, которую следует довести до конца, – сказал Смит.
– Очень мудро с вашей стороны, – отозвался Чиун и вежливо кивнул, отчего его бороденка еще некоторое время тряслась, хотя в автомобиле не было сквозняка.
Он не был уверен, что правильно понял слова Смита. Смит вроде бы сказал, что они над чем-то работают, но полной уверенности, как всегда в разговоре, с шефом, у него не было. Чиун никогда толком его не понимал, поэтому кивал почти непрерывно.
– У Римо, видимо, неприятности, – сказал Смит. – Вам известно, в чем они заключаются?
– Я знаю, что он, как и я, жизнь отдаст за то, чтобы исполнить все ваши желания и прославить ваше имя, о, величайший из императоров.
– Да, да. Конечно. Но вы заметили, что на душе у него неспокойно?
– Конечно. Признаюсь, заметил. Но вам, славнейшему из славнейших, незачем беспокоиться по этому поводу.
– И тем не менее, я беспокоюсь, – сказал Смит.
– Как благородно с вашей стороны! Ваше великодушие не знает границ.
– Что его беспокоит?
– Как вам известно, – начал Чиун, – ежегодно в Синанджу доставляют определенную сумму, как было оговорено в контракте. Подводная лодка выгружает на берег семнадцать мер серебра, пять мер золота и бесценные благовония.
– Да, таков контракт, – подтвердил Смит с некоторым подозрением. – С тех пор, как вы в очередной раз его пересмотрели. Но какое отношение к этому имеет Римо?
– Римо настолько боготворит вас, император, что никогда не станет посвящать вас в свои внутренние проблемы. Он сказал мне: “Славный Мастер, учитель Синанджу, верный слуга нашего великого императора, Харолда В. Смита, как я могу чувствовать себя спокойно, если только пять мер золота идет из моей страны в Синанджу? Я чувствую себя униженным как представитель расы и как представитель народа из-за того, что мы посылаем туда всего только жалких пять мер золота и ничтожных семнадцать мер серебра”.
“Уйми свой пыл, – сказал я ему. – Разве император Смит за все эти годы не определил сам должные размеры вознаграждения? И разве не мы сами согласились на эти условия? Разве это не соответствует контракту?”
“Ты прав, досточтимый учитель, верный слуга императора Смита, – согласился со мной Римо, – все делается точно по контракту, и мне следует унять свой пыл”.
– Он так и сделал, – продолжал Чиун. – Но грусть не покинула его сердце. Я рассказываю все это только потому, что полностью доверяю вам.
– И все же мне как-то трудно представить, чтобы Римо так переживал из-за ежегодной дани, привозимой в Синанджу.
– Не в этом дело. Его волнует честь нации. И ваша лично.
– Не думаю, чтобы голова Римо работала таким образом, – покачал головой Смит. – Тем более после ваших тренировок.
– Вы спросили, император, и я ответил. Жду ваших дальнейших приказаний.
Смит мог легко увеличить размеры вознаграждения. Ежегодные рейсы подводной лодки к берегам Северной Кореи значительно превышали стоимость самого жалования. Однако согласиться означало бы, что у Чиуна появится возможность начинать торг уже с более крупной суммы.
– Хорошо. Будем посылать золота на меру больше, – неохотно согласился Смит.
– Но будет ли этого достаточно для опечаленного сердца Римо? – сказал Чиун. – Я по глупости открыл ему, что самый незначительный правитель небольшой и бедной страны платил десять мер золота Дому Синанджу.
– Семь, – предложил Смит.
– Негоже слуге спорить со своим императором, – сказал Чиун.
– Как это понимать? Семь вас устраивает? – спросил Смит.
– Понимайте так, что я не осмеливаюсь спорить с вами.
– Так вы настаиваете на десяти? – спросил Смит.
– Я в вашем распоряжении. Как и всегда, – сказал Чиун.
– Восемь.
– Если я только смогу убедить Римо.
– Мне известно, что он не станет служить другой стране. Он пока еще не настолько Синанджу.
– Вы спросили – я ответил. Я только выполняю вашу волю, – спокойно отозвался Чиун. Сложив руки на груди, он смотрел на горы.
– Девять. И это мое последнее слово.
– В такой ситуации, как эта, я землю переверну, выполняя вашу волю.
– С Римо что-то происходит, – снова сказал Смит, – а он нам сейчас очень нужен. Дела принимают скверный оборот, а он не хочет и пальцем пошевелить.