Когда все было кончено, и Лу лежал, сам полуживой, рядом с телом прекрасной женщины, которая безгранично любила его, он понял, что надо делать. Сняв кольцо с пальца жены, которую убил, несмотря на всю любовь к ней, он похоронил ее при свете луны. Вознеся молитвы древним богам Синанджу, Лу, взяв на руки младенца, направился в деревню.
Постучавшись в первый же дом, он передал хозяевам новорожденного.
– Воспитайте его, как собственного сына, – сказал он, – потому, что я не переживу сегодняшнюю ночь.
И он пошел в одиночестве к статуе Кали. Та улыбнулась ему.
– Ты погубила меня, – сказал Лу. В ночной тишине в глубине его сознания прозвучал ответ статуи.
– Ты хотел предать меня. Это тебе наказание.
– Я приготовился к смерти.
Дотронувшись до кольца жены, он почувствовал, как прибывают силы.
– Ты умрешь, когда я захочу, – сказала Кали.
– Нет, – произнес Лу.
На какое-то время былая сила вернулась к нему, и он прибавил:
– Я – Мастер Синанджу. Это ты умрешь, когда я захочу. А именно – сейчас.
С этими словами он обхватил статую и оторвал ее от земли. Глиняная плоть Кали обжигала его, множество рук тянулось, чтобы выдавить ему глаза, но ничто не могло остановить Лу. Он нес статую через горы к морю, и с каждым шагом муки его росли, но и прибывала сила, любовь и память о той, что возродила в нем надежду и которую он так жестоко убил собственным руками; и он упрямо шел дальше.
Когда он достиг прибрежных скал, Богиня вновь заговорила с ним.
– Ты не можешь меня уничтожить, жалкий осел. Я вернусь.
– Будет поздно. Меня не будет на свете, – сказал Лу.
– Тебя не будет, но будет жить твой потомок. Он станет моим рабом, и я вымещу свою месть на нем, хотя вас с ним разделяет много тысяч лун. Он будет орудием моего мщения, и сила моего гнева проявится через него.
Собрав последние силы, Лу сбросил статую со скалы. Она бесшумно погрузилась в синюю бездну.
А когда рассвет принес с собой первый солнечный луч. Мастер Лу записал эту историю кровью на тростнике, росшем на краю обрыва. С последним вздохом он продел тростник в кольцо своей жены и умер.
– Братья Гримм, – фыркнул Римо. – Волшебная сказка.
– Тот тростник сохранился.
– Каким образом? Если Лу умер в некой мифической деревушке, на Цейлоне, как тростник оказался в Корее?
– Неисповедимы пути судьбы, – произнес старый кореец. – Тело Лу нашел торговец, знавший много языков, он-то и доставил тростник в Синанджу.
– Ничего не скажешь – повезло торговцу, – съехидничал Римо. – Зная нравы вашей деревни, думаю, ему перерезали глотку.
– Никто его пальцем не тронул. Он прожил долгую жизнь среди богатства и роскоши, в окружении жен и наложниц.
– Но из деревни ему уехать не разрешили? Так? – спросил Римо.
Чиун только пожал плечами.
– Кто захочет по своей воле покинуть Синанджу?
С улицы донесся автомобильный гудок, и Римо, раздвинув шторы, посмотрел вниз.
– Это Смитти. Узнаю его развалюху.
– Он приехал за мной, – сказал Чиун.
– Куда это вы собрались?
– Я уже говорил. Еду в Синанджу.
– Буду ждать твоего возвращения здесь.
Чиун печально улыбнулся.
– Хорошо, если твои слова окажутся правдой. Но если ты все же покинешь эту комнату, дай мне знать, чтобы я мог тебя найти.
– А зачем мне уходить отсюда? В Денвере можно свихнуться с таким же успехом, как и во всех других местах.
– Ты не останешься здесь, – сказал Чиун. – Только не забывай о судьбе Лу.
Старик подобрал кимоно и заскользил к двери.
– Ты обещаешь мне? Не забудешь мой рассказ, Римо?
– Не знаю, какое он имеет ко мне отношение, – отнекивался Римо. – Я не потомок Лу. Я родом из Нью-Джерси.
– Ты следующий Мастер Синанджу. Непрерывная тысячелетняя цепь времени связывает тебя с Лу Опозоренным.
– Ты только зря тратишь время, отправляясь в это путешествие, – сказал Римо.
– Помни о Лу. И не делай глупостей в мое отсутствие, – наставительно произнес Чиун.
Глава тринадцатая
Если Бен Сар Дин что-то и понял за время своего пребывания на посту главы религиозной общины, то, главным образом, одно: не надо доверять человеку, исповедующему какую-нибудь из множества индийских религий.
Именно поэтому он испытывал определенные сомнения по поводу О.Х. Бейнса, хотя и не мог бы сказать, чем они вызваны. Ведь если бы он, нарушив многовековую традицию своей семьи, решил сказать раз в жизни правду, то ему пришлось бы признать, что у Кали не было более пылкого почитателя, чем этот функционер из авиабизнеса.
Теперь у Бейнса вошло в привычку ночью спать в ашраме, на полу, свернувшись клубочком у подножья статуи, чтобы, по его словам, “эти ненормальные не нанесли ущерба Нашей Богине”. Днем он тоже целыми днями торчал в ашраме, а когда Бен Сар Дин спросил, не требуют ли дела его присутствия в офисе авиакомпании, Бейнс только улыбнулся и ответил: