– А почему бы и нет? – сказал Херб Палмер. – Мы отдыхаем. Забудем про всякие расписания.
– Какие милые у тебя детки, Эвелин, – проворковала миссис Палмер.
Они остановились у северной болотистой части лебединого озера.
– Может, лучше проехать дальше, ребятишки? – предложила миссис Бейнс. – Поближе к птичкам, туда, где гуляют люди?
– Нет. Пусть это произойдет здесь, – заупрямился Джошуа.
– Хорошо. Не спорим. Ну, читайте же ваше стихотворение.
– Выйдем из машины, – сказал Херб Палмер. – Поэзия нуждается в солнце, воздухе, воде и чистом небе.
Взрослые выбрались из машины, уселись на берегу, сбегавшему к воде, и стали разглядывать плавающих вдали лебедей.
– Ну, а как стихотворение? – напомнил Херб Палмер. – Давайте его послушаем.
Джошуа улыбнулся. Кимберли тоже улыбнулась. Из своих карманов они извлекли желтые платки.
– Они мне что-то напоминают, – сказала миссис Бейнс. – Вы что, взяли их в том месте?
– Да, мама, – ответила Кимберли. – И вы, все трое, должны их надеть.
– Нет, – смеясь, сказал мистер Палмер. – Сначала – стихотворение.
– На счастье, – настаивал Джошуа. Ну, пожалуйста, – умоляла Кимберли. – У Джошуа есть еще один, для тебя, мамочка.
Дети набросили платки на шеи взрослых.
– Можно это считать сигналом? – шепнула Кимберли брату.
– Можно.
Девочка подскочила со спины к мистеру Палмеру, и, крича “Убивай для Кали! Убивай для Кали!” – они затянули платки на шеях Палмеров.
– Убивай для Кали. Она возлюбила смерть. Убивай, убивай, убивай!
Миссис Бейнс любовалась лебедями. Не поворачивая головы, она произнесла:
– Странное стихотворение. Никакой рифмы. Это что, верлибр? Или белый стих?
– Убивай, убивай, убивай!
У Палмеров глаза вылезли из орбит. Язык миссис Палмер, синий и распухший, вывалился наружу. Херб Палмер силился освободиться, но металлическая пряжка на румале держала его крепко.
– Не думаю, дети, чтобы Палмеры пришли в восторг от вашего стихотворения, – ледяным тоном проговорила миссис Бейнс, все еще не поворачиваясь.
– Убивай, убивай, убивай!
Дети ослабили румалы только тогда, когда окончательно замерли руки Херба Палмера.
Обернувшись, миссис Бейнс увидела на траве распростертые тела своих друзей.
– Очень смешно, – произнесла она все так же холодно. – Вы, все четверо, видимо, сговорились и затеяли этот фарс, чтобы нагнать на меня страх. Так вот, вы просчитались, меня не так легко запугать. Не забывайте, что я вам обоим пеленки меняла. Кимберли во всяком случае точно меняла. Один раз. Кажется, в декабре. Няня была больна. Херб? Эмми?
Но Палмеры продолжали лежать и выглядели ужасно. Лица распухшие, глаза навыкате и устремлены прямо в небо. Язык миссис Палмер вздулся и уже начал темнеть.
– Эмми, – Эвелин Бейнс трясла свою старую подругу. – Должна сказать тебе, что ты выглядишь не лучшим образом. Полным женщинам не идет высовывать язык, от этого лицо приобретает глупое выражение. – Она взглянула на детей. – Почему они не шевелятся? Они, что?.. Полагаю... они ... мертвы?
– Ты так думаешь, мамочка? – Джошуа Бейнс прошмыгнул мимо и стал сзади нее.
– Невозможно... вы просто разыгрываете меня? Вы же не хотели...
– Она возлюбила смерть, – тихо проговорил Джошуа Бейнс, затягивая желтый румал на шее матери. – Кали возлюбила смерть.
– Джош... Джо... Дж...
Умирая, Эвелин Бейнс молила только об одном – чтобы дети проявили такт и после ее смерти засунули язык обратно ей в рот.
Но дети этого не сделали.
Глава шестнадцатая
В цоколе санатория “Фолкрофт” Харолд В. Смит шел мимо безукоризненно чистых труб, вслушиваясь в свои, гулко разносившиеся по подвалу шаги.
Миновав доживающее здесь свой век неиспользованное и устаревшее больничное оборудование и запечатанные коробки с архивом более чем десятилетней давности, он остановился у маленькой двери с замочной скважиной такого микроскопического размера, что в нее невозможно было заглянуть, к тому же от земли ее отделяли шесть футов.
Смит вставил в замок ключ, не имеющий дубликатов, и вошел в крошечную квадратную комнатку, сплошь обитую деревом. Под деревом слоями лежал легко воспламеняющийся пластик. В случае пожара комната должна бала сгореть в считанные минуты.
Кабинет Смита находился непосредственно над комнатой. В отличие от нее стены кабинета были выложены огнеупорным асбестовым покрытием, однако пол был деревянный и в случае чего мог быстро, сгореть.
Смит осмотрел свой гроб. Собственно, в прямом смысле слова это сооружение гробом не являлось, напоминая, скорее, соломенный матрас, лежащий на мгновенно воспламеняющих подпорках. Что-то в духе погребального костра викингов. Впрочем, у Смита недоставало воображения называть это иначе, чем “гроб”. В конце концов, именно ему суждено лежать мертвым. Так почему бы не гроб?