Пустой желудок Лана требовал еды, но стоило ему почуять запах, исходивший от пищи, к горлу подкатил ком. Отбросив испорченную баранину, писарь перерыл мешки и принялся проверять всё съестное, что они взяли.
— Испортилось, всё пропало! Как так?! — Лан растерянно смотрел на чародея, ожидая подсказки.
— Не иначе хозяйка всучила нам тухляк, вернусь, всю её корчму разворочу! Камня на камне оставлю! — Дарян схватил бурдюк, залпом осушил его, и сразу же начал отплёвываться. — Да что же такое! И вода сгнила! Чтобы её лицо пиявки сожрали! Чтобы она сама своим кислым пивом отравилась!
Его гневная тирада не утихала ещё какое-то время. Дарян продолжал бы ещё, но внезапно чародейский огонь погас. Сомкнувшаяся вокруг темнота заставила богатыря подавиться бранными словами.
— Русалка балуется, — тихо произнёс Станимир и зажёг пламя. — Привлекли её шумом, теперь играться хочет.
— Она нас в воду заманит? — Лан пересел поближе к чародею, так ему казалось безопасней.
— А ну мы её сейчас, — Дарян вытащил меч. На испещрённой царапинами стали заискрились блики.
— Руби, не руби, одно на ней ни царапины не оставишь. — Холодно процедил Станимир.
— Мечи против нечисти здесь бессильны, — посмел согласиться Лан, отводя взгляд, чтобы ненароком не принять гнев богатыря на себя.
— Ах бессильны, тогда…
Дарян схватился за ветку кривой, давно облетевшей ели, обломал её и суну в огонь. Факел получился знатный, богатырь рубил им тьму, точно его предки крошили дивных, только вместо крови в стороны летели золотистые искры. Лану ярко представилось, как волшебный народ, поверивший когда-то в честность людскую, погибает в пожаре, словно он, Лан, сам там был, хотя родился много кругов спустя. Сейчас о той бесславной битве напоминает только огромное пепелище, протянувшееся на юг от столицы и до самого берега моря.
— Привычные вам, богатырям, методы здесь не работают. Вечно всё, что не по нраву, стремитесь изничтожить, а здесь так нельзя. К топи надо с ласкою, а не с оружием иль огнём. Вот и не даётся вам она. Не подчиняется. — Измазанные травяной пылью пальцы чародея скользнули под плащ. Из-за ворота он достал василёк, совсем свежий, будто только что сорванный. — Цветочек ей надо подарить, отстанет на сегодня точно. Вот только это сделать надобно бы Даряну. От просто чародея или писаря не примет, коли богатырь средь нас есть.
— Вот ещё, каждой паскуде васильки дарить, — Дарян бросил протянутый бутон в огонь. Пламя жадно впилось в цветок и зашлось синевой. — Только жене своей могу я цветы дарить.
Из тьмы раздался громкий вздох, а затем к богатырю потянулись холодные, покрытые чешуёй руки. Русалка обвила шею Даряна, ловко запрыгнула сверху, ухватилась босыми ногами за него и начала щекотать. Её весёлый смех звонким колокольчиком отдавался в ушах.
— Аха-аха-ха, — в хохоте Даряна слышалась боль, — А ну слезь! Ах-ха-ха! Кому говорят, вот я тебе щас!
Он закрутился на месте, стараясь скинуть с себя русалку, повалился на землю и начал кататься, поднимая грязь.
— Ахаха-ха, Лан, чародей! Сделайте же что-нибудь, молю! — Голос богатыря стал непривычно плаксивым, в груди у Лана даже зародилась к нему лёгкая жалость.
Станимир опустился на одно колено и принялся шептать заговор, но богатырь не смог дотерпеть, пока он закончит. Дарян одним мощным рывком поднялся на ноги, схватился за длинные русалочьи волосы, намотал их на кулаки и натянул. Русалка заверещала, но только сильней принялась его щекотать. Богатырь притянул её лицо ещё ближе и ощутил затылком ледяное дыханье. Откинув голову назад, он одновременно дёрнул русалку за волосы и ударил её точно в подбородок. Смех прекратился. Завыв, русалка откинулась назад, но с Даряна не слезла. А он развернулся вокруг своей оси и бросился в огонь спиной вперёд.
— Не смей! — Хриплый голос чародея совсем осел и стал похож на шорох сухой листвы.
Оказавшись в огне русалка зашипела, заверещала и мигом разжала ноги. Дарян ещё несколько раз пнул её в живот и только тогда успокоился. Станимир кружил, пытаясь вытащить русалку то за ноги, то за руки, но она, ошалев от боли, вырывалась. Блестящие волосы плавились, чешуя разлеталась в стороны. Лан нашёл еловую ветку, которой Дарян недавно отгонял нечисть, и толкнул ею русалку в бок, затем подложил под её выгнувшуюся спину и так выкатил из огня. Шёпот Станимира звучал зловеще, он прикладывал ладони к обожжённой русалочьей коже, пытаясь заговорами унять боль.
— Без толку, — чародей мягко поглаживал изуродованное огнём лицо русалки. — В бледном лике той, чья природа непостижима — узри не смерть, но изменение.