Зная любовь Медоса к посещению снов всего одного человека, королева несколько раз как бы невзначай, но предупреждала его об опасности подобного пристрастия. Но Медос резонно парировал, что век человека короток, и нужно сполна воспользоваться этим мигом. В ответ королева могла лишь пожать плечами. Нельзя сказать, чтобы она всерьёз волновалась. Король был сильнейшим маором, и никакая опасность не могла поджидать его в мире человеческих снов. Но всё же в последнее время какая-то смутная тревога всё чаще посещала её душу.
Когда-то Майра попросила Медоса показать ей эти сны. Король долго тянул с ответом. Но поскольку причин не взять с собой Майру у него не было, согласился. Мир художника и впрямь был прекрасен. Рассудок Майры говорил сердцу, что всё в порядке. Но сердце не переставало тревожиться. «Наверное, я просто ревную Медоса к Максиму», – объяснила своё волнение королева и постаралась больше не замечать беспокойных мыслей. Но женское сердце полно предчувствий и просто так не трепещет. Если бы мужчины учитывали это, может, меньше попадали в передряги.
Услышав, что Максим погрузился в сон, Медос, по своему обыкновению, направился к порталу. По дороге он зацепился ногой за стул и тот с грохотом опрокинулся. Медос досадливо пробурчал что-то вроде: «Понаставили тут мебели», – и пошёл дальше. Но тут ему навстречу выскочила дворцовая росомаха и влепилась королю в другую ногу. Ошарашено покрутив мордой, словно удивляясь собственной неуклюжести, она рванула по своим делам дальше по коридору. Медос посмотрел ей вслед, и когда росомаха уже скрылась из вида, заметил в полголоса: «Развели тут всякой живности». Потеряв драгоценное время, король прибавил шаг, и в дверях своего кабинета чуть было не столкнулся с королевой. Удивившись месту встречи, он поинтересовался, что она здесь делает. Майра ответила, что ищет его. Медос со смехом рассказал жене про стул и росомаху и то, что сейчас он спешит, так что поговорит с ней после возвращения из сна.
Проводив мужа, Майра посмотрела на своё отражение, искажавшееся в местах касания руки. «Как странно. Медос споткнулся о мебель и животное, уж не знаки ли это? Может, мне стоило последовать за ним? Однако Медосу моё вторжение в сон Максима точно не понравится. А с другой стороны… – Майра даже застонала. – Ну, с чего я так распереживалась? Нет причин для волнения. Я просто сама себя запугиваю. Ладно. Пойду займусь делами, а через пару часов поговорю с Медосом о своих чувствах. Он посмеётся над моими тревогами, и они растают как ледышки под лучами солнца». Представив, как ледышки тают, Майра улыбнулась и пошла в свои апартаменты.
А между тем тревожилась королева не напрасно. Мир Максима был уже до предела отравлен Рубином. В этот раз даже Медос заметил, что небо снов художника потеряло былую лучезарность. Хоть и опять не придал этому должного значения. Направившись в зону активных действий сна, он увидел двух птиц, которые, то разлетаясь в разные стороны, то сплетаясь крыльями, кружили в странном танце. Когда же они, спустившись на землю, стали с хриплым карканьем накидываться друг на друга, король подумал: «Странно. Уж не случилось ли чего?»
Максим знал Медоса и в лицо и по имени. Художник был уверен, что долгие годы встречающийся ему во снах персонаж – плод его фантазии. Что-то вроде воображаемого друга. Они частенько разговаривали на разные темы, и после этих бесед Максиму всегда было легко на душе. А как-то раз, специально для таких встреч, Максим создал в своём мире беседку. Однако в последнее время Максим и Медос виделись редко. Король объяснил себе это тем, что человеку наскучили частые встречи. Но сегодня он намерился во что бы то ни стало встретиться с художником и выяснить, что у того произошло.
Придя в беседку, Медос занял своё место на круговой скамье и произнёс имя Максима. Это был привычный способ связи: каждое слово, произнесённое вслух в этом мире, долетало до ушей человека. Медос звал довольно долго, и поскольку Максим не появлялся, решил сам отправиться на его поиски. Чем дальше он отходил от беседки, тем очевиднее становилось, что чистое небо вокруг неё – не более чем иллюзия.