— Проходи в дом, — снова пригласил он.
А я не могла заставить себя сдвинуться с места. Дом — это клетка. Я не знала ни этого человека, ни его жилья. Что, если он запрет дверь? Тогда все пути к отступлению будут отрезаны. Я сделала глубокий вдох, понимая, как глупы мои размышления. Я и так в ловушке. Дом настолько далеко от деревни, что, даже если я буду орать во все горло, меня никто не услышит, а мужчина успеет сделать со мной все что угодно.
— Вы Степаныч?
Мой собственный голос показался мне чужим. Только глухой не расслышал бы в нем панические нотки.
— Степан, — кивнул он. — Друзья зовут Степанычем.
— Дайте мне ключи от Любашиного дома, — попросила я. — Она сказала, что предупредила вас.
— Предупредила. — Темные глаза Степаныча, или Степана, смотрели на меня изучающе и серьезно.
Вдруг в воцарившейся тишине разнесся странный свист, и от неожиданности я вздрогнула.
— Чайник закипел. Давай я напою тебя чаем, а потом отвезу и покажу дом.
У меня была тысяча причин не заходить в дом к этому чужаку, не пить с ним чай, не разговаривать, но все они застряли у меня в горле, а потому я последовала за Степаном и переступила порог.
Я осторожно прикрыла за собой дверь, но не стала её захлопывать. В доме пахло кедром, а воздух оказался таким тёплым, что я тут же почувствовала, насколько замерзла, пока шла сюда.
Вслед за хозяином я прошла в кухню. Здесь было по-современному уютно. Окно-купе выходило на террасу, почти такую же, что и с парадной стороны дома, только шире и просторнее.
— Садись за стол, — не оборачиваясь, сказал Степан. — Голодная?
— Нет, спасибо.
— Ну да, конечно. — В его голосе слышалась ирония.
Он заваривал чай и нарезал хлеб, кажется, действительно решив меня накормить. Я все ещё с опаской смотрела на широкую спину. Настоящий сибиряк. Про таких говорят — косая сажень в плечах. Огромный. Опасный. Но не настолько, как он. Разве может быть кто-то страшнее него?
Степан поставил передо мной большую кружку чая, взял вторую себе, а на середину стола водрузил две тарелки с нарезанным белым хлебом и колбасой. Рот тут же наполнился слюной, и я поняла, что не ела уже почти сутки. Последний раз я перекусила пачкой чипсов ещё в поезде на пути к Томску. Тогда мне было не до еды — меня снедал страх. Однако теперь я почувствовала, что голодна, и, словно в подтверждение этому, мой желудок призывно заурчал.
— Ешь, не стесняйся, — пододвинул ко мне тарелку Степан. — Пока больше ничем угостить не могу, только недавно вернулся из тайги.
— Из тайги? — эхом повторила я.
— Да, водил приезжих на медведя.
— Вы охотитесь на медведя? — Я наконец-то подняла на него глаза.
— Медведь, лось, кабан, пушные — всего понемногу.
Я видела любопытный взгляд Степана. Нет, не любопытный — проницательный. Мне казалось, что этот человек все обо мне знает. Не только то, что могла ему рассказать Любаша, а даже то, что я сама про себя знать не знала.
Согрев руки о кружку, я наконец-то потянулась за хлебом. Сам Степан уже успел сделать себе огромный бутерброд и аппетитно его уминал. Когда Любаша говорила о Степаныче, я представляла себе деревенского мужика лет за шестьдесят. На деле же Степаныч оказался Степаном. Ему было лет сорок или около того. Ни в густых волосах, ни в бороде еще не пробивалась седина. Лишь вокруг глаз обозначились небольшие мимические морщинки, которые появляются у тех, кто проводит много времени на солнце, избегая носить темные очки.
— Значит, так, Тая, — доев, сказал Степан, вырывая меня из собственных мыслей. — Дом Любаши нежилой.
Я вопросительно посмотрела на него.
— Он старый. В нем уже три года никто толком не жил, — объяснил Степан. — Я, конечно, за ним присматриваю, но сама понимаешь — дел там предстоит немало.
— Ничего, я справлюсь...
— Справишься? — хмыкнул Степан. — Да ты небось в деревне и не была ни разу в жизни.