Кожу обжигает горячим потоком. Хочется отпрыгнуть, кричать в голос, но я продолжаю стоять, практически кипятком выжигая душевную боль. Руками упираюсь в стену, ногтями скребу по кафелю, стараясь оставить на нем борозды, но, в итоге, до кровавых отметин, впиваюсь в собственные ладони.
Резко переключаю на холодную. Контраст отрезвляет. Приносит ясность в голову, которая мне сейчас очень нужна. Выключаю воду и выхожу.
Не вытираясь, накидываю халат и спускаюсь вниз. На кухне меня ждут продукты и тяжёлый разговор.
Набираю номер брата и, нервно закусив губу, дожидаюсь ответа.
— Привет! У тебя все в порядке? – звучит обеспокоенный голос Сэма. Моего, столь непохожего на меня, близнеца.
Чувствую вину за то, что звоню редко.
— Не переживай! Я в норме… – делаю небольшую паузу. Как всегда, нервничаю, задавая привычные вопросы. — Как Эвлин? Когда срок рожать?
— Всё хорошо. Врачи дают два–три дня, максимум, неделя. Но мне кажется малышка совсем не торопится и задержится в маме подольше, – Он напряженно смеётся в трубку. А я слышу на заднем фоне шутливо возражающую подругу и умиляюсь их милой перепалке.
— А как Эмма? – сердце замирает, когда я спрашиваю про дочь. Самое дорогое, что осталось у меня от мужа. Его кровь и плоть. Девочка с каштановыми волосами и такими же глазами как у отца.
— Оо… Эм, отлично, – фыркает брат и с гордостью продолжает. — Сегодня подралась в школе с мальчишкой. Ну... как подралась… навешала ему тумаков, вступившись за подружку…
В трубке слышится тяжёлый вздох.
— Вся в маму, – слова даются брату тяжело. С печалью в голосе.
— А Ноа? Как он? Не сильно мучает Эвлин? – спрашиваю о своем двухлетнем сыне.
Он совершенно на меня не похож. Угольно-черные завитки волос и противоречивые им небесно-голубые глаза. Но я люблю его так же, как и дочь.
— Ноа настоящий мужик. Немного замкнут, но, больше не плачет и не просится на руки…
— Сара! Они скучают… Спрашивают, когда ты приедешь?! – брат настойчиво возвращается к болезненной теме, заставляя меня оправдываться. Заранее начинаю себя ненавидеть за это.
— Сэм, ты же знаешь, что я не могу. Их заберут… стоит мне только появиться на пороге. Мне нужно реабилитироваться…
— Не вешай мне эту лапшу на уши. И не ври самой себе, – гневно повышает голос. Злится на меня. Злится, потому, что знает меня лучше остальных. Знает, что я не остановлюсь.
— Сэм, не дави на меня. Прошу! – мне тяжело и я перебиваю его. К горлу подкатывают немые слёзы. Стараюсь не выдать себя, с трудом сдерживая всхлип.
— Они скоро забудут тебя... — ненадолго повисает тишина. Брат тяжело дышит, а у меня подкашиваются ноги и я цепляюсь за стену, скатываясь на пол. Больно ударяюсь плечом, но не издаю и звука, пока брат думает, стоит ли резать меня наживую. И, в итоге, решив, что стоит, продолжает:
— Сара, три дня назад… Ноа назвал Эвлин мамой. Ты…
— Перестань! – произношу с надрывом. — Сэм, я давно к этому готова. Ты же знаешь, я уже прошла через это с Эммой. Она была ненамного старше, когда впервые назвала меня мамой, пусть я и не была для неё родной. И сейчас, пусть на нашем месте лучше будете Вы, чем чужие люди. Просто передай им… что я люблю их и тоже очень скучаю.
Говорить удаётся с трудом, горло сдавливает спазм, который приходится все время сглатывать. Но я собираю все силы в кулак и заканчиваю разговор с весёлыми нотками в голосе.
— И поцелуй мою племянницу за меня, когда она наконец решит выбраться из маминого тёплого пузика.
— Обязательно. Будь осторожна!
— Пока!
Руки трясутся, глаза застилают слёзы. С трудом провожу пальцем по экрану, давая отбой. И срываюсь в бешеной истерике.
— Ненавижу! Ненавижу их! – кричу диким зверем, утыкаясь в кулак, чтобы хоть чуть приглушить свои крики.
Сил ни на что не остаётся. Мне плохо, стыдно и больно за моих детей. Они ни в чем не виноваты, но страдают за грехи других.
Спустя полчаса надрывной истерики, успокаиваюсь. Глажу ушастую черную голову Мэры, что лежит рядом со мной и поднимаюсь на онемевшие ноги.
С опустошённым взглядом и столь же пустым нутром включаю чайник. И, пока жду, привычными движениями достаю баночки с травами, маленькую кружечку, блюдце и ложечку. В заварник засыпаю смесь из мелиссы, ромашки и мяты, а после, заливаю все это кипятком.
Привычные движения успокаивают, не дают забыться. Мне нельзя поддаваться панике. Нельзя жалеть себя! Я не слабачка!
Прикрываю глаза, делаю глубокий вдох через нос. Собираюсь с силами и уверенно иду в кабинет мужа. Мэра тут же следует за мной. Когда я дома, все ее передвижения ограниченны. Она сидит в своей комнате, либо ходит за мной хвостом. Таковы Правила и она всегда их соблюдает.