Стукнула негромко дверь, и вошел заместитель начальника по розыску лейтенант Скорняков. Он увидел выражение лица Ковалева, его сжатые кулаки и остановился в дверях.
— Так-так, — сказал он, осматриваясь и как бы взвешивая. — Ты ведь сегодня с утра? Домой сейчас?
Ковалев остановился посреди комнаты и посмотрел на него.
— Что, Яхонтов уже ушел? — спросил майор и усмехнулся. — Минута в минуту, часы можно проверять.
— Ты вот что… — Скорняков сделал шаг, нахмурился. — Ты пистолет до завтра лучше в сейфе оставь. Или у меня. А?
— Что? — Ковалев сначала не понял, остановился, потом наклонил голову, горько улыбнулся. — Боишься, убью на почве ревности из казенного пистолета? Тебя подведу?
— Ты не горячись. Порядок есть порядок. Зачем он тебе дома нужен? С соседями воевать? С женой?
— Я пистолета не сдам! — быстро краснея, Ковалев повернулся к Скорнякову. — Все! Понял? Не имеешь права!
— Нет, имею! И приказываю вам сдать! — Скорняков наклонил голову, и лицо его тоже стало красным.
— Не вижу оснований! — отрезал Ковалев.
— Ваше возбужденное состояние — вот основание. И я вам, товарищ Ковалев, как ваш непосредственный начальник, вторично приказываю сдать пистолет.
Скорняков наклонил голову, как будто собирался лбом сбить Ковалева с ног. Он сделал шаг вперед, увидел лицо майора, остановился.
— Сам я не сдам. Попробуйте отобрать силой. Что вам стоит позвать снизу милиционеров!
Они помолчали, стоя друг против друга. Обоим стало тяжело, и оба смотрели в окно. Молчали долго.
— Скажи правду, кто тебя прислал нанести мне это оскорбление?
— Я пришел к тебе как к товарищу. И не вижу здесь оскорбления, — сказал Скорняков.
— А я двадцать семь лет с оружием не расставался, да и не в таких положениях бывал. И ни разу не нажал спуск раньше времени, ты мою биографию знаешь. Теперь тебе, конечно, трудно отступить от своего приказания. Самолюбие не позволяет. Но если ты сам пришел, если тебя не Бокалов и не Трайнов прислали, то зря. У Ковалева, товарищ начальник, держат еще нервы… — Он отвернулся, помолчал, потом повторил: — Да, держат еще нервы. Будь спокоен. Кое на что еще гожусь. Трудно мне сейчас… Не надо добавлять. А домой… не спешу. Поработаю.
Скорняков долго смотрел в темноту за окном.
— Обидеть не хотел. Поспешил. Я уже не знаю, куда мне от этих комиссий бросаться.
Скорняков потер лоб, повернулся и быстро вышел.
Ковалев прислонился лбом к холодному стеклу.
Хлопнула дверь. Он обернулся. Вошел Денисенко.
— Ну как, Сергеич, самочувствие? Горячо, горячо говорил ты на собрании. Не очень последовательно, правда, но горячо. — Денисенко, видимо, был в прекрасном настроении. Он с удовольствием подумал о чем-то, потом как будто спохватился: — Постой, ты же сегодня до семи. Почему домой не идешь?
— По тому же самому, почему и ты с начальником, — с неприязнью ответил Ковалев. — Ты сам не догадался?
— Из-за Маркина? — Секретарь ничуть не обиделся. Он доверчиво улыбнулся Ковалеву, потом сразу озабоченно наморщил лоб, словно только что вспомнил о своей неразрешимой задаче, и задумался. — Говоря откровенно, ты, Сергеич, очень уверен в Маркине?
— Я уже говорил и повторяю: Маркин украсть не мог. Ничего общего с уголовниками он не имеет. Если и воровал, то один Бельский. А как Яхонтов притянул сюда и Маркина, я не знаю.
— Так-так… Да-а… — Денисенко опять не заметил раздражения. Он с минуту постоял, сказал в раздумье: — Ну-ну… Добро… — и вышел.
Через несколько минут Ковалева позвали к Трайнову. У начальника были Денисенко, Скорняков, двое участковых.
— Ну? — встретил его Трайнов. — Слышал, ты и вечер решил поработать? Бери дело Степановой, — кивнул он на бумажку. — С участка Сафронова, ты знаешь. Она опять подала заявление. Берешь? Тут ведь по линии профилактики, — он подмигнул и засмеялся. — По твоей части.
«Ну вот, сначала пистолет хотели отобрать, — выходя, вздохнул Ковалев, — а теперь как ребенку скорей соску в рот, чтоб не плакал… утешают… Дожил!..»
Он вздохнул, сел за стол, подпер руками голову и постарался думать о Степановой: почему она не пришла до сих пор, если ее вызвали повесткой к семи?
6
Несколько лет назад у Степановой погиб муж, полковник авиации. От мужа у нее остался сын Миша, которому была назначена большая пенсия. Несколько раз Степанова подавала заявления, в которых писала, что сын ее совершенно не слушается, отбился от рук, завел знакомство с уличными мальчишками и таскает из дому вещи. Подав такое заявление, Степанова через несколько дней требовала его обратно. Сафронов пожимал плечами и с удовольствием возвращал. А через некоторое время все повторялось. Сейчас перед Ковалевым лежало очередное заявление Степановой, где она писала о краже золотых часов с браслетом. Миша кражу отрицал, отказывался сказать, куда их дел. Мать просила принять «соответствующие меры». Причем какие именно меры в заявлении не указывалось. Заявление показалось майору двусмысленным.