— Ты только дли этого меня и разбудил? — перебила она. — Можешь не приходить совсем. Твое личное дело.
— Послушай, Надюша, ну зачем ты так…
Но ему ответили частые гудки отбоя.
«Что ж… — Ковалев положил трубку. Он походил по комнате, потушил свет и лег на диван. — Наплевать. Сейчас покурю, успокоюсь и тоже посплю. А завтра поговорим окончательно. В конце концов у меня тоже есть нервы, и они мне еще нужны. Хватит с меня Яхонтова и Скорнякова!»
Ковалев вспомнил, как надменно, самоуверенно сидел следователь на собрании, заложив ногу за ногу. Он зло сплюнул, выкурил одну папиросу и закурил вторую.
«А собственно, чего это меня все пугают! — подумал он. — Почему я должен волноваться? Взяток я не беру. Работаю я, я считаю, правильно. Пусть себе на здоровье обвиняет, тужится, доказывает, устраивает вокруг меня эту возню. Он ее придумал, пусть он и волнуется. И Надя… если прожила со мной столько лет и ничего не поняла, то и она… Как хочет… Меня ей не переделать. И мне ее, кажется… Пусть! Как хочет…»
Ковалев лежал, курил, успокаивал себя и так разволновался, что почувствовал — теперь уже не уснуть до утра.
Он поворочался на диване с закрытыми глазами, плюнул, швырнул окурок в угол, зажег свет и позвонил дежурному вниз.
— Курченко? Это я, Ковалев… Да, вместо Скорнякова. Он плохо себя чувствует. Поменялись. А ты что такой злой?.. У тебя кто есть?.. Бродяга? За спекуляцию? Хорошо, я сейчас приду. Ты, наверно, грубо начал.
В свои двадцать пять лет Курченко считал себя старым морским волком. Он любил вспоминать о своей службе на Черном море (правда, коком на камбузе, но об этом он не вспоминал). Как истинный хранитель морских традиций, он никогда не носил сапог, в форменные милицейские брюки вшивал клинья, любил как бы невзначай расстегнуть китель и показать тельняшку, умело подвыпускал из-под фуражки чубчик черных волос. Но все это он делал очень мило, притом лихо козырял, хорошо знал устав, и все охотно, с улыбкой прощали ему его маленькие слабости. Даже Трайнов редко подтрунивал над его трубочкой-носогрейкой, которую он несколько лет пробовал обкурить.
Когда Ковалев вошел в дежурную часть, Курченко стоял у своего стола без фуражки: и зло разглядывал в маленькое зеркальце оцарапанную щеку. Несколько дворничих, облокотясь о барьер, смотрели на него и посмеивались.
— Ты йодом, йодом. А потом пудрой… Я дам… Для незаметности, — советовали они. — А то заражение получится…
— Ладно, без вас знаю, — шипел Курченко. — Обыскали бы лучше, чем лясы точить.
— Где она? — спросил Ковалев.
— Там, — Курченко показал на дверь второй комнаты.
Ковалев выразительно посмотрел на Курченко и открыл дверь. Там, в глухой комнатке без окон, верхом на стуле, положив руки на его спинку, сидело сгорбленное существо в грязном лыжном костюме. Поверх костюма красовалась мятая черная юбка и серая блуза. Длинные рукава блузы закрывали кисти рук и свисали. Голова и шея были закутаны ситцевым, сильно заношенным платком, из-под которого виднелся малиновый берет, надвинутый до самых бровей. Довершали одежду ботинки на босу ногу.
— Ну и как? — спросил Курченко остановившегося в дверях майора. — Хороша красавица? Только икону писать!
«Красавица» приподняла голову и сказала хриплым, ломким голосом:
— Молчи там, собака, пока вторую щеку не ободрала! Паразит несчастный, — она опустила голову и умолкла.
— Та-ак… — Ковалев легко представил себе, как Курченко велел дворничихам обыскать ее, а бродяжка отбивалась и кусалась, стыдясь своего грязного белья и тела. — Зачем же так ругаться…
Бродяжка подняла голову, посмотрела на него недобрым, настороженным взглядом.
— А тебе чего надо?
— Побеседовать с тобой, — ответил Ковалев. — Ты кто?
— А тебе какое дело? — с вызовом буркнула она и спрятала лицо.
— Работа у меня такая — спрашивать.
Ковалев шагнул к ней, прикидывая, сколько ей лет. Она вздрогнула и вскочила со стула.
— Не подходи! — крикнула она. — Только тронь! Укушу! — Она стояла в углу и напряженно наблюдала за Ковалевым.
— Что я, съем тебя, что ли? — спросил он ее с раздражением. — Сядь и успокойся.
Ковалев прошелся по комнате. Она стояла все в той же позе и напряженно следила за ним. Ковалев устало отвернулся, увидел в дверях веселые лица дворничих, насмешливое лицо Курченко и вышел к ним.
— Что вы с ней здесь делали? — все более раздражаясь, спросил он. — Силу свою показывали? Курченко, почему у вас в дежурной части посторонние лица?