«Зачем это ему нужно? — пожимал Яхонтов плечами. — Чтоб освободиться от партучебы? Неужели это для него менее нудно? Или «пример подает»?..»
Майор Денисенко казался следователю фигурой еще менее привлекательной. Участковым уполномоченным он был весьма средним, на этой почве Яхонтов с ним почти не сталкивался, а как главу партийной организации не воспринимал всерьез.
Денисенко всегда ходил, озабоченно наморщив лоб, как будто никак не мог разрешить какие-то очень сложные вопросы и поэтому недоволен собою. Однако стоило ему встретить сослуживца, и лицо его круглело от детски-доверчивой улыбки.
— А-а, Константиныч, — радовался Денисенко. Он останавливался и первый протягивал руку. — Ну, как дела?
Он всегда выслушивал всех одинаково охотно и внимательно.
— Ну? Неужели? — удивлялся секретарь, когда какой-нибудь двадцатитрехлетний «Константиныч» с возмущением жаловался ему на сорокалетнего «Петровича». — Да нет, тут что-то не так… Не может быть, он же умница… А он что?.. А ты?.. — И качал головой: — Странно.
Денисенко удивлялся, расспрашивал. Говорил он тихо и, как все украинцы, выговаривал слова очень мягко, ласково.
— Да, нехорошо, нехорошо у вас вышло, — соглашался он. — Ты будто и прав, даже очень прав. Но, пожалуй, только с одной стороны. А с другой стороны, если разобраться, Петрович тоже по-своему прав. Не может же он… — И Денисенко начинал выискивать доводы в защиту «Петровича». Секретарь ничего не утверждал категорически, но получалось так убедительно, что двадцатитрехлетний «Константиныч» начинал озабоченно потирать затылок.
— В самом деле, как нехорошо получилось. — И сам шел к «Петровичу», с которым только что вконец разругался, разбираться в споре уже с «другой стороны».
А на другой день, когда Денисенко радовался встрече с «Петровичем», он как бы между прочим, но обязательно спрашивал:
— Ну, как дела?.. Все хорошо? — И, выслушав, кивал головой: — Да-да, слышал, слышал, что-то такое там у вас вышло… Договорились? Я так и думал. Константиныч молодой, но он же умница.
Яхонтова раздражала эта мягкость секретаря.
«Позер, — решил Яхонтов. — В игрушки играет… Надо же ему хоть чем-то прикрыть свою безликость…»
Сам он никогда к Денисенко не обращался. Он просто не знал, о чем еще можно было с тем говорить, разве что спросить, когда будет, во сколько начнется и на сколько затянется очередное собрание. Не только Денисенко, но и Трайнов, как заметил Яхонтов, не особенно ретиво принимал решения один. Если Денисенко во всех серьезных случаях прятался за бюро, то Трайнов любил на вопрос отвечать вопросом:
— А ты как думаешь? А что говорит участковый? А как думает Скорняков? — И при первой же возможности отсылал к своему заместителю по оперативной части: — Скорняков лучше меня в курсе этих дел. Ему и карты в руки…
А сам он больше занимался паспортной работой, беседовал с гражданами да руководил отделением «вообще».
«Ну и руководители военного учреждения! — удивлялся Яхонтов. — Подобралась же парочка — баран да ярочка… Посмотришь — в отделении тишь да гладь да божья благодать… Миротворцы! Все прямо само собой делается… Только как?»
Не одному Яхонтову казалось: работа в отделении идет сама собой. И вдруг в эту слаженную машину как песку насыпали. Она задрожала и напряглась: в отделении появились проверочные комиссии. Районное начальство сразу стало у них появляться чаще. Особых упущений комиссии не обнаруживали. Они отмечали кое-какие промахи, как всякие комиссии, однако так основательно проверяли все, так пристально изучали работу оперуполномоченного Ковалева, что всем стало ясно: быть скандалу.
Лицо Денисенко после каждой проверки становилось все озабоченнее. Трайнов однажды неожиданно накричал на майора Ковалева, а потом ходил извиняться.
Ранги комиссий от проверки к проверке возрастали. Сейчас в отделении работала третья — от республиканского управления. Чувствовалось: она решит все. Но мало кто предполагал, что скандал произойдет на собрании и поводом послужит выступление Яхонтова.
2
Яхонтов работал рьяно, с азартом, быстро. И его раздражали медлительные, твердолобые упрямцы и тугодумы вроде Трайнова или майора Ковалева. Яхонтов поражался, как мог иногда Ковалев интересное, легко доказуемое заявление неожиданно свести решительно ни к чему или вдруг затеять дело такое безнадежное и нудное, от которого потом были одни хлопоты да неприятности от начальства.