— Чтоб никаких завитушек вокруг.
Она кивнула и кинулась в мастерскую.
Пока гравер делал надпись, они ходили по длинным, как улицы, линиям ГУМа. Ковалев купил Тамаре мыло, мыльницу, зубную щетку, теплые носки, ленточки для кос и уговорил не фыркать, а взять на память.
Когда надпись была сделана и Хозяйка Медной горы упакована самым тщательным образом, уже стемнело. Тамара вынесла покупку из магазина и остановилась. Ковалев взял такси.
Не доверяя ему, Тамара всю дорогу держала подарок на коленях, и, только когда подъехали к дому и отпустили такси, она передала Ковалеву с рук на руки Хозяйку, взяла свой узелок и грустно улыбнулась.
— Ну вот, теперь уж сами. — Потом нерешительно посмотрела на него, не зная, что сказать, заморгала глазами и опустила голову. — Ну, я пойду…
— Стой, — Ковалев посмотрел на нее, разом угасшую, и протянул ей скульптуру. — Держи!
Тамара покорно обняла сверток, как ребенка.
Ковалев сердито засопел, выгреб из кармана деньги, какие остались, торопливо скомкал и сунул ей в карман.
— Не надо, — глухо сказала она.
Ковалев не ответил, как-то боком посмотрел на нее, насупился и взял Хозяйку Медной горы.
— До завтра. Жду.
— А вам? Вы же все деньги…
— Ладно, ладно… Бери.
Тамара смотрела, как он, не оглядываясь, открыл ногой дверь и вошел в подъезд. Дверь за ним захлопнулась. Она еще раз посмотрела и побрела прочь.
Уже совсем стемнело. Накрапывал мелкий дождик. Она остановилась, села на скамейку, достала из узелка ленточки, мыльницу, потом вынула из кармана плотный комок денег, бережно разгладила на коленке каждую бумажку и заплакала.
20
Ковалев остановился в передней и прислушался. Везде горел свет. Через дверь из столовой слышался тот веселый гомон, какой бывает, когда все веселятся уже потому, что для этого-то и, собрались. Не зная, куда поставить тяжелый подарок, Ковалев посмотрел на выставленный из столовой шкаф и услышал голос Яхонтова:
— Вальс, дамский вальс! Ведь именинница — дама…
— Дамский? — спросила Надежда Григорьевна, и тон ее вопроса показался Ковалеву неестественно веселым, пошлым. — Тогда позвольте мне ангажировать вас, — с шутливым французским прононсом сказала она и засмеялась. — Только стол… Отодвинем стол.
И он услышал, как тяжелый обеденный стол, скрипя ножками, быстро поехал в угол.
«Не ждут. Даже не слышали!»
Вся эта затея Тамары с подарком сразу показалась Ковалеву нелепой, а сам он себе наивным до глупости. Он постоял, держа в руках покупку, потом поставил ее на шкаф и прошел в спальню. Там уныло остановился посреди комнаты, подумал, что все-таки надо переодеться и идти к гостям. Он мученически вздохнул, присел и стал стягивать кирзовый сапог. Кровать жены, как всегда, была покрыта белым пикейным одеялом, с тюлевой накидкой на подушках. Занятый своими мыслями, Ковалев даже не обратил внимания, на что сел. Он рассеянно разглядывал босую ногу и думал, когда же, в какой момент проглядел он жену, когда же она стала ему чужой и далекой, как сейчас эти ее веселые гости, их шум в столовой.
Шум в столовой казался все дальше, глуше. Ковалев прикрыл глаза, голова его медленно опустилась на подушку.
И произошло самое страшное, что только могло случиться с мужем в день рождения жены, когда дом полон гостей: он уснул.
21
Годы не ссутулили плеч Надежды Григорьевны. Правда, в последнее время она заметно пополнела, но это ей очень шло. Она по-прежнему увлекалась игрой в теннис, хорошо одевалась, любила потанцевать, повеселиться и на всех вечеринках оказывалась центром внимания. Она отнюдь не напускала на себя веселости. В ней действительно все сильнее просыпалось чувство молодости, радости жизни. Надежда Григорьевна волновалась, когда не могла попасть на очередную театральную премьеру или не прочитала одной из первых нашумевшую книжную новинку. У нее была масса интересных и значительных знакомых, она очень любила праздники и разного рода торжества. При всем том, она работала директором одного из лучших закрытых интернатов и еще успевала печатать в педагогических журналах серьезные проблемные статьи. И если бы не трудные, а в последнее время просто удручающие отношения с мужем, она чувствовала бы себя одной из счастливейших женщин.
С волнением и тревогой ждала Надежда Григорьевна дня своего рождения. Она надеялась, что хоть по случаю такого семейного праздника муж придет в субботу пораньше, поможет ей переставить мебель, в воскресенье будет весел и любезен с гостями. Ей так хотелось видеть его веселым, разговорчивым, посветлевшим, среди шумных гостей, которых, она знала, будет много, она столько об этом думала, что почти поверила в это и пробовала даже угадать, какой подарок он ей преподнесет, какой приготовит сюрприз, улыбалась, заранее предвкушая радость.