Софья Ивановна растерялась. А сзади, за ее спиной замерли шаги Ковалева.
Она чувствовала его позади себя, не могла обернуться и быстро менялась в лице.
— Вот как! Вы, оказывается, посторонний! — Она посмотрела в лицо Виктору Аркадьевичу. — Я не знала!
— Соня?.. Ты?.. Уже? — обрадовался, увидев ее, Виктор Аркадьевич и посветлел. — А со мной тут такая нелепая история…
Степанова не дослушала его.
— Не знала… — повторила она сама себе, зябко вздрогнула и быстро отвернулась. Ковалев смотрел на нее с состраданием.
Она вспыхнула, опустила голову и рванулась из отделения на улицу.
Виктор Аркадьевич ничего не понял, взял в руку трость и поспешил за ней.
— Соня! Подожди…
— Вот видите, — наставительно сказал ему Курченко. — А говорили — посторонний. Знаем мы таких «посторонних»…
Виктор Аркадьевич был уже у двери. Он грозно обернулся:
— То есть?
— Гляди, убежит, и не догонишь! — задорно крикнула какая-то молодая дворничиха Виктору Аркадьевичу. — Тогда и вправду выйдешь посторонним, — и, довольная, захохотала.
Дворники, толпившиеся у двери, тоже засмеялись.
Виктор Аркадьевич понимал, что он действительно смешон в этой глупой истории. Посерев от гнева, он обернулся, хотел что-то сказать, но увидел печальные глаза пожилого майора, который не смеялся, взмахнул тростью и, ничего не сказав, вышел вон, громко хлопнул дверью.
— Как это глупо. Устраивать сцены при людях! Смешить…
Он возмущенно поправил шляпу, сердито подумал о том, как иногда бывают непростительно невыдержанны женщины, и решил немедленно догнать Степанову, объясниться.
— Соня, — сказал он ей твердым баритоном. — Твое поведение выглядит просто странно. Я тебя отказываюсь понимать… Что случилось? Что произошло?
Софья Ивановна не обернулась. Наклонив голову, она шла все так же быстро, гораздо быстрее, чем ходил обычно Виктор Аркадьевич. С непривычки он почувствовал одышку, окончательно рассердился и больше не возобновлял разговора.
Они молча поднялись по лестнице. Виктор Аркадьевич вошел вслед за ней в квартиру. В прихожей она повернулась к нему спиной. Виктор Аркадьевич разделся и услышал, как Соня, громко топая ботами, прошла в кухню.
«Ну вот, конечно! — подумал он, опускаясь в комнате на диван. — Она теперь будет стоять на кухне в позе Чайльд Гарольда и ждать, когда я признаю себя виноватым и с покаянием брошусь к ней на шею, начну успокаивать… Черт дернул вмешиваться, идти в эту милицию! Кайся теперь, неизвестно в чем, объясняйся…»
Софья Ивановна все не шла, стояла на кухне. Это уже походило на демонстрацию. Тишина в квартире становилась тягостной. Виктор Аркадьевич задумчиво тронул клавиши рояля. Получилось неожиданно громко. Он вздрогнул и посмотрел на часы. Стрелки перебирались за цифру одиннадцать.
«Так и знал! Конечно! Теперь уже не повторить! Нечего сказать — продуктивное использование свободного времени… А такой был вечер, так хотелось петь, быть в хорошем, веселом настроении, встряхнуться. И вот изволь! Встряхнулся, отдохнул, называется. — Он с грустью посмотрел на красиво уложенные в вазе фрукты, вздохнул. — Нет, хватит! Уеду домой. Видно канители этой не будет конца, а у меня завтра достаточно ответственная запись…»
Виктор Аркадьевич решительно шевельнулся, но так и остался на диване. Он вспомнил свою маленькую холостяцкую комнатушку с тощей постелью, и у него окончательно упало настроение. Виктор Аркадьевич не любил своей квартиры, вот уже лет двадцать считал он своим временным жилищем и почти не бывал дома.
В молодости Виктор Аркадьевич был женат. Его жена увидела оборотную жизнь певца — с ежедневным сольфеджио, однообразным повторением одних и тех же музыкальных фраз, с повседневным трудом, страхом простудить горло, и от ее прежнего увлечения Виктором Аркадьевичем и его пением не осталось и следа.
Развелись они скоро и мирно. Больше Виктор Аркадьевич решил не жениться — больно уж это было хлопотно, отнимало массу времени, а духовных взлетов, как он уже раз убедился, почти не давало. Да и боялся погрязнуть в разных житейских мелочах, остыть, размягчиться в тихом домашнем уюте и стать заурядным обывателем, прирасти к одному месту, отяжелеть и опуститься.
Бывшая жена Виктора Аркадьевича вторично вышла замуж за инженера, тихого, неприметного человека в очках, имела от него троих детей, не работала, занималась их воспитанием и чувствовала себя вполне счастливой. Она заставила почти всю квартиру, вплоть до прихожей, корзинками и ящиками, посудой, тазами, игрушками, баками для белья и разным другим житейским хламом. Виктору Аркадьевичу осталась только маленькая неудобная комнатка, куда даже не влезал рояль. Приходилось пользоваться пианино. Впрочем, рояль остался стоять в большой комнате и как-то автоматически перешел в собственность его жене и ее семье. Ходить к ним Виктор Аркадьевич считал неудобным. Когда же он садился у себя за пианино и пробовал голос, его бывшая жена робко стучала в дверь — она всегда чувствовала себя очень виноватой, что так стеснила Виктора Аркадьевича, — осторожно просила подождать с пением хотя бы четверть часа: то ее младший сынишка решал задачу и его отвлекало пение, то ее старшая дочь учила какой-нибудь сопромат.