— А… Нет, не у меня.
Но по медлительности, по этому значительному «А!..» Ковалев понял: жена у Васи или только что ушла от него. И, конечно, она жаловалась на него.
Говорить о жене не хотелось. Вася улыбался трубке, расспрашивал о житье-бытье, Ковалев тоже улыбался, тоже расспрашивал. На том разговор и кончился. Сердитый и на себя и на Васю, и на весь белый свет за такой странный разговор с другом, которого не видел несколько лет, он вышел на кухню и подставил голову под кран. Он долго стоял так, пока его обостренный слух не уловил звука знакомых шагов по лестнице, щелканье сумочки, звон вынутых ключей. Он поспешно кинулся в столовую, едва успев погасить за собой свет, плотно закрыл дверь и какой-то подвернувшейся под руку тряпкой стал торопливо вытирать волосы.
«До чего можно дойти! — удивился он на себя. — Если так пойдет, скоро валерьянку начнешь пить!» А сам с наслаждением слушал, как Надежда Григорьевна открывала дверь, торопливо вошла, постояла в прихожей и медленно прошла к себе в спальню. Потом он услышал, как она вернулась в прихожую, долго снимала пальто, вздохнула устало.
«Черт знает что! — Ковалев засунул тряпку за диван, тихо лег. — Черт знает что! Вздыхает!..»
Он услышал, как она опять пошла в спальню, представил себе, как там она снимает туфли, ставит их под кровать. Как потом, опасливо оглянувшись на окно, снимает платье, надевает халат и, присев, осматривает чулки-паутинку — не побежала ли где петля.
Ковалев почти видел ее, ощущал запах волос и улыбался: она была здесь, целая, живая, ходит почти рядом — всего лишь через стенку, что-то там делает… Конечно, сердится, дуется на него… А у него нет больше сил ни спорить с ней, ни сердиться, ни доказывать. Хочется просто вскочить, не притворяться больше спящим, вбежать к ней, схватить и целовать, целовать… Целовать голову, шею, плечи, руки… И если она рассердится еще больше, пусть даже назовет медведем — пусть!.. Все равно она любит его, и все плохое уйдет.
Ковалев даже встал, уже хотел ринуться к ней и разом покончить со всеми разногласиями, но зазвонил телефон. Надежда Григорьевна подошла, сняла трубку.
— Я слушаю, — сказала она негромко. — Да, это я. Что? Думаю, спит, — и умолкла надолго, может быть на целых полчаса, и лишь изредка одним-двумя словами подтверждала, что слушает очень внимательно то, что говорит ей по телефону неизвестный Ковалеву человек.
Ковалев опустился на диван, закрыл глаза. Он слушал, как Надежда Григорьевна прощалась, желала удачи, успехов и, наконец, положила трубку. Потом в коридоре послышалась какая-то возня, она зачем-то двигала там стул. А он простить себе не мог своей ребячьей наивности, своей забывчивости. Со всей силой почувствовал он, как далеко они отошли друг от друга, какая глубокая трещина разъединила их. И бросаться к ней, как мальчишке, обнимать… Смешно!
«Серьезный человек!.. Учу других жить… А готов броситься на шею, как мальчик, и поцелуем мирить непримиримое!» — думал он, и было жалко, что он уже не мальчик, Надя давно не девочка и все так тяжело, сложно, путано…
Неожиданно хлопнула дверь, вспыхнул свет. Он припал лицом к подушке, замер. Надежда Григорьевна вошла, постояла, подошла ближе. Он услышал ее шаги около себя, плотнее закрыл глаза. Лежать было неудобно, а пошевелиться, показать, что он притворяется, стыдно.
А Надежда Григорьевна стояла над ним, удивленно смотрела на его мокрые волосы, взволнованно и тревожно улыбалась.
Ковалев ощутил ее дыхание, понял, что она наклонилась, и крепче прижался к дивану.
— Милый… — вырвалось у нее. Она обняла его голову, поцеловала в мокрые волосы.
Ковалев вздрогнул, растерянно сел, зажмурился от яркого света люстры. Надежда Григорьевна улыбалась. А в открытую дверь на шкафу в прихожей видна была распакованная Хозяйка Медной горы.
— Я думала, тебя нет или спишь. Тебе сейчас Тамара звонила. Дядечку Ковалева спрашивала…
Все это было как-то неожиданно. Он сидел, моргал глазами от яркого света люстры, а Надежда Григорьевна сидела рядом и мягкой теплой рукой гладила его мокрые волосы. Она знала его привычку совать голову под кран и улыбалась. Потом спросила:
— Ты что, голову мыл?
— Мыл, — сердито буркнул он и вдруг испугался: — Что она тебе наговорила?
38
Пробуждение утром, после веселого празднования дня рождения, было тяжелым.
Сквозь сон Надежда Григорьевна услышала, как громко хлопнула выходная дверь. Это муж ушел на работу. Значит, скоро пора и ей. Он утром уходил к десяти. Она пошевелилась, неохотно открыла глаза, потянулась и удивилась: почему он так громко хлопнул? Даже звякнула посуда в шкафу.