— Слово предоставляется… — объявлял в зале тягучий голос председателя с мягким украинским выговором, — депутату нашего районного Совета депутатов трудящихся, члену районной комиссии по трудоустройству и борьбе с детской безнадзорностью, оперативному уполномоченному…
Надежде Григорьевне стало страшно. Она-то знала, какой сейчас вес и влияние имеют депутаты и такие комиссии. С таким не заспоришь. Припечатает и еще на исполком вытащит!
— Кажется, он никогда не кончит!.. — вырвалось у нее. Вася недовольно оглянулся. Она опустила голову, готовая прижать платочек к глазам.
— …теперь уже только по детской работе, — и по голосу в зале чувствовалось, что председательствующий улыбнулся, — нашему товарищу майору Ковалеву.
И — хлопки! Редкие, но ему хлопали. И — тишина. У Надежды Григорьевны приоткрылся рот, платок странно замер между сумочкой и глазами.
— Я считаю служебное расследование проведенным неправильно, — узнала она голос мужа. — Кудинов по своей неопытности свел его только к одному вопросу — знал Яхонтов о звонке Маркина или не знал. И ничего не доказал. Я как раз глубоко убежден, что Яхонтов о звонке не знал. Иначе его поведение было бы странным. Да, не знал! Но ведь это еще хуже, товарищи! Как следователь, он во всех случаях обязан был это знать, прежде чем спешить запихнуть Маркина в камеру и бежать с сенсацией на собрание. А ведь Маркин пробовал ему говорить об этом. Но Яхонтов даже не потрудился выслушать! Перебил! Обругал! И это совсем не частный случай для Яхонтова, для него такое отношение типично. Он никому не верит, ко всем подходит только с одной меркой — можно упрятать человека в тюрьму или нельзя. Не понять человека, не постараться, если возможно, помочь ему, а только наказать, посадить. К счастью, права советских граждан охраняются достаточно надежно. Дни таких следователей сочтены. Но ведь они изворотливы. Он еще здесь, на собрании, когда все уже было ясно, как божий день, пробовал нам доказывать, что ставка на доверие, на сознательность, на перевоспитание преждевременна. Да, Яхонтов подозревает всех…
Надежда Григорьевна растерянно улыбалась открытым ртом и выглядела необыкновенно глупой. Вася еле сдерживался.
— Вам не стыдно? Я представляю, сколько крови вы ему испортили за последнее время!
Она видела гневное лицо Васи, плохо понимала, что он говорит и почему не радуется, а ругается. И чем больше он ругался, тем приятней ей становилось. «Депутат!.. Член комиссии!.. — радовалась она. — Как его разносит! Вот оно как!.. — И не слышала, что ей говорит Вася. Какое это теперь имело значение… Она все ждала цитат, ее цитат, тех цитат, которые она ему ночью переписывала. — По моим карточкам будет читать? Не забыл?»
Растерянная, смешная, с раскрытым ртом и забытым платочком в руке, она слушала, что там говорит людям ее муж — ее муж! И сердилась, что голос Васи заглушает его слова. Вася посмотрел на нее, махнул рукой и пошел к выходу. Он не желал выглядеть в глазах Ковалева надзирателем, подглядывающим за чужим мужем по указке не очень умной его жены. Не дожидаясь конца собрания, Надежда Григорьевна тоже пошла к выходу, во дворе долго не могла успокоиться, прийти в себя.
Скоро захлопали двери отделения. Возбужденные, шумные, выходили на улицу после собрания сослуживцы мужа. Надежда Григорьевна боялась в темноте его проглядеть и подошла ближе к двери. Дверь долго не открывалась. Потом громко хлопнула, и вышел Яхонтов. Он был один. В криво нахлобученной шляпе, в расстегнутом плаще, с какой-то папкой под мышкой он выглядел растрепанным, жалким. Он увидел ее, поспешно застегнул плащ, поправил шляпу, остановился и хотел ей улыбнуться как старой знакомой, подойти.
Неожиданно, прямая, Надежда Григорьевна уверенно, немного свысока посмотрела на этого человека, который так долго ее пугал, скользнула по нему взглядом, точно не узнала, и медленно, с достоинством отвернулась, пошла к скамейке. Когда она села, Яхонтова уже не было.
Она удобно сидела на скамейке, наслаждалась так быстро и неожиданно свалившимся покоем. И была счастлива. Ведь она хотела так немного — любить своего мужа и гордиться им. Она улыбалась, представляла себе, как теперь, если ее кто-нибудь спросит о муже, она совсем как раньше, немножко понизит голос и скажет значительно: «Устает очень… Депутат, член комиссии исполкома… Общественная работа…» — и посмотрит, как бы спрашивая: «Понимаете?»
И, конечно, была уверена — люди поймут, обязательно поймут, какая это важная и ответственная должность — быть депутатом, членом комиссии. Поймут и посмотрят на нее с уважением. А ей будет радостно, душа наполнится гордостью за мужа, за себя…