Почему я так верил в Олейника?
Он не был «удобным» человеком. Не раз начподив настойчиво доказывал целесообразность того или иного распоряжения и не отставал от меня до тех пор, пока не был удовлетворен моим решением. Сказать больше, Семен Федорович не всегда щадил и мое командирское самолюбие, но не было случая, чтобы это повредило делу. Я слишком хорошо знал, что начподив черпает сведения не из третьих рук и не только из политдонесений комиссаров полков. Большую часть суток он находился в боевых порядках и этого же требовал от всех работников политотдела. Под Марьинкой мне даже пришлось вызвать Семена Федоровича на свой НП и строго предупредить его за то, что он недопустимо часто рискует своей жизнью. Тот попытался возражать, но возражения эти приняты не были, и Олейник до конца боя оставался на наблюдательном пункте командира дивизии.
Мои размышления о деловых качествах начальника политотдела дивизии прервал капитан Филин. Он доложил, что боевым охранением 694-го стрелкового полка задержана группа вооруженных гражданских лиц, называющих себя военнослужащими, выходящими из окружения.
— Старший у них есть?
— Есть, товарищ комдив. Назвался полковником Шевченко…
Ивана Афанасьевича, моего однокашника по академии, вместе с которым в первое утро войны мы попали под бомбежку в Шкло, я узнал с трудом. Заросший, оборванный, до нитки промокший, с ввалившимися глазами, он ничем не напоминал того щеголеватого полковника, которого еще в середине июля, когда Шевченко получил назначение командиром дивизии, я провожал с Киевского вокзала столицы на фронт.
Мы по-братски обнялись. Я велел принести мои запасные гимнастерку и брюки. Пока Иван Афанасьевич переодевался, пока ел, нам с М. С. Корпяком привелось услышать еще об одной трагедии. Дивизия, которой командовал Шевченко, вся полегла под Уманью.
— Сколько же вас осталось?
— Выходило из окружения семьдесят шесть. Двадцать три человека командного состава, семнадцать младших командиров, тридцать шесть красноармейцев. Пятьдесят два человека погибло. Из них похоронено шестнадцать. Девять раненых оставлено у местного населения. Четверо пропали без вести. Координаты могил, домашние адреса похороненных и раненых — за обложкой моего партбилета. Вышло десять бойцов: шесть младших командиров и четыре красноармейца. Я одиннадцатый…
Говорил он отрывисто и четко. И в этой четкости мне слышалась его решимость с достоинством ответить за боевые действия теперь уже не существующей дивизии перед любой инстанцией.
Вышедших из окружения переодели в сухое обмундирование, накормили, и я приказал Филину всех младших командиров и красноармейцев отвести в разведроту — будут воевать в разведке. А Ивана Афанасьевича, надевшего мою запасную форму, уложил спать. Он сразу же заснул.
Связавшись с командующим армией, доложил обстановку, а затем — о Шевченко. Генерал Колпакчи слушал не перебивая, а когда я закончил, спросил:
— Ну и что ты предлагаешь?
— Прошу назначить моим начальником штаба.
— Разве у тебя нет?
— Есть, товарищ Семнадцатый. И неплохой вроде бы человек. Но он — из преподавателей. Ему тяжело. А здесь нужен бывалый, обстрелянный командир…
— Согласен. Жди приказа, — быстро решил Колпакчи. — А утром со своим окруженцем стойте как вкопанные. Ни шагу назад. Понял?..
До утра оставался какой-то час.
Как только рассвело, противник начал артподготовку. Она была непродолжительной, но мощной. И еще не кончилась, как из-за увалов показались танки — на всей полосе обороны дивизии около сотни.
100 танков… Рассредоточенные по всему фронту, они плотнее всего шли против нашего правого и левого флангов. Командир гитлеровского танкового соединения, брошенного на 383-ю стрелковую дивизию, был верен тактике клещей: он бил в основание подковы шахтерской обороны.
На правом участке, у Кипиани, мы поставили противотанковый дивизион. А вот у Ковалева противотанковых средств было куда меньше — 3-й дивизион артполка, батарея 76-миллиметровых полковых пушек да связки ручных гранат. Как нам тут не хватало зенитного дивизиона, который накануне мы передали штабу армии! 37-миллиметровые зенитные пушки хорошо проявили себя в борьбе с наземными бронированными целями. Во всяком случае, немецкий Т-III был весьма и весьма уязвим для них.