К этому времени у нас имелись уже некоторые сведения о положении на территории Донецкого бассейна, оккупированной врагом. Можно было утаить то, что знало командование дивизии, но это стало бы равносильно обману. И мы рассказали в дивизионной газете «Большевистский натиск» все, как есть. О том, что население захваченных гитлеровцами городов испытывает страшный голод, что под страхом смерти рабочих заставляют восстанавливать взорванные заводы и шахты, что лучшие здания гитлеровцы заняли под казармы, конюшни, публичные дома, о расстрелах и виселицах…
Наверное, это было жестоко, но пусть найдется сегодня такой человек, который скажет, что он иначе поступил бы на нашем месте тогда, в декабре сорок первого. Вселить в людей неистребимую ненависть к врагу — это и было в ту черную пору самым гуманным делом. Святая ненависть к фашистам удесятеряла любовь советского человека к родной земле, к своим близким, а значит, и приближала час изгнания захватчиков из пределов Отечества.
Через испытания сорок второго
День 10 января 1942 года стал в дивизии праздником. К нам прибыл член Военного совета 18-й армии бригадный комиссар П. В. Кузьмин для вручения наград бойцам, командирам и политработникам, особо отличившимся на рубежах обороны от первого боя до Миуса.
Вечером мы собрали всех награжденных в клубе шахты № 7―8. Сюда же пришли руководители партийных и советских органов Красного Луча, представители краснолучских трудящихся. Член Военного совета, особо отметив мужество всего личного состава 383-й стрелковой дивизии, тепло поздравил тех, кто первыми в соединении удостоены высоких наград Родины. Говорил он просто, задушевно, но люди все равно волновались от какой-то, видать, внутренней торжественности момента. Чуть побледневшие или, наоборот, раскрасневшиеся лица, от напряжения — пот на лбу, сжатые скулы…
Ордена Красного Знамени были вручены командиру 694-го стрелкового полка капитану Шалве Ивановичу Кипиани, комиссару 696-го стрелкового полка старшему политруку Михаилу Ильичу Романову, командиру батареи младшему лейтенанту Ивану Мартьяновичу Левицкому, командиру роты лейтенанту Николаю Николаевичу Воронкову, старшине разведчиков Владимиру Карповичу Хацко, помкомвзвода сержанту Дмитрию Агафоновичу Карташеву. Ордена Красной Звезды получили начальник разведки дивизии капитан Дмитрий Алексеевич Филин, политрук Дмитрий Иванович Мельников.
Всего по первому представлению был награжден 71 человек: 12 бойцов, командиров и политработников — орденом Красного Знамени, 21 — орденом Красной Звезды, 26 — медалью «За отвагу», 12 — медалью «За боевые заслуги». В частности, медаль «За отвагу» получил повар стрелковой роты 966-го артполка красноармеец Карагалей Минибаевич Валеев. Это он еще под Чистяково, когда вез своим товарищам обед, уничтожил в рукопашной схватке трех гитлеровцев, захватил их оружие. Карагалей не очень хорошо говорил по-русски, и его рассказ о происшедшем, помнится, состоял всего из двух фраз: «Моя песни пели, а она идет. Штык, приклад — три собака йок…» Я невольно вспомнил это и улыбнулся, когда Валеев не то чтобы красивым, но твердым строевым шагом шел к бригадному комиссару за своей наградой.
Праздник наш был омрачен тем, что некоторые ордена и медали вручены не были. Ордена Красного Знамени не получили майор Сергей Егорович Ковалев, младший политрук Павел Федорович Букин, лейтенант Михаил Феликсович Урбанский, выбывшие из дивизии по ранению. Умер от ран бесстрашный командир 1-го батальона 696-го стрелкового полка старший лейтенант Леонид Александрович Щербак, погиб младший политрук Василий Назарович Лотошко. Их ордена Красного Знамени вернутся в Президиум Верховного Совета СССР… Да, долго на фронте ходят реляции. Пули и осколки снарядов — они быстрее.
Не знаю, не помню, мелькнула ли эта мысль тогда, при вручении наград, но вот сейчас она не выходит из головы. Годы летят, словно верстовые вехи вдоль железнодорожного полотна. Все меньше остается на нашей славной земле людей, которые в окопах Великой Отечественной отстояли честь и независимость Родины. Но все же они еще живут, ветераны войны, и мне хотелось бы здесь определить свое отношение к тому, как надо бы воспринимать их жизнь вообще, а жизнь на фронте — в частности.