Смелостью, мужеством, самоотверженностью политработники завоевывали уважение сослуживцев, без которого трудно ждать и действенности слова. К слову комиссара эскадрильи 7-го Краснознаменного истребительного авиационного полка старшего политрука Кирилла Никитича Мурги прислушивались все и все восхищались его выдержкой, храбростью, находчивостью в бою. За первый месяц войны он сбил пять фашистских самолетов{37}. Такой счет тогда имели немногие летчики.
23 июля 1941 года он вместе с лейтенантом А.И. Никитиным сбил "юнкерс". Не успели летчики снять свои доспехи, а на аэродроме уже красовался боевой листок. Один из авиаторов Л. Кулякин посвятил комиссару Мурге стихи, заканчивавшиеся строкой: "Привет тебе, слава, наш лучший герой"{38}.
С комиссаром чаще других летал лейтенант Алексей Иванович Никитин, депутат Ленинградского городского Совета (впоследствии Герой Советского Союза). Во фронтовой газете "На страже Родины" 18 августа 1941 года он опубликовал записи из дневника. В них немало задушевных слов и о комиссаре. 23 июля он записал: "Комиссар Мурга - крепкий летчик и хороший товарищ. С ним теперь хожу в каждый бой. Когда дерешься рядом с Мургой, сердце радуется - так здорово он бьет фашистов..."
В 44-м истребительном авиационном полку любили молодого военкома эскадрильи лейтенанта Николая Антоновича Пузенко. Смелый, инициативный, находчивый, он легко разгадывал уловки врага в бою и противопоставлял ему свои приемы. Он одним из первых начал сбивать вражеские самолеты. После каждого вылета обязательно беседовал с летчиками.
Больше инициативы, если хотите, больше дерзости, навязывайте фашисту свою волю - и вы победите, - советовал он товарищам и сам всегда поступал так. Он не выходил из боя, пока враг не удерет.
12 августа лейтенанта не стало. В ожесточенном бою его самолет загорелся... Недолго летал комиссар Николай Пузенко. Он, подобно звезде, сверкнул в истории полка, но его надолго запомнили товарищи.
Над свежей могилой авиаторы поклялись отомстить врагу, разгромить фашистские орды под Ленинградом. Летчики, каждый день вступавшие в бой, старались говорить твердо, но голос у них дрожал и не каждому удавалось сдержать слезу. Вот так же, несколько дней назад, они прощались с другим любимцем полка - коммунистом, командиром эскадрильи капитаном Иваном Андреевичем Боголюбовым, уроженцем деревни Понтонное Ленинградской области.
И еще долго в эскадрилье вспоминали: "Комиссар сказал бы... Комиссар похвалил бы".
У Всеволода Кочетова (он работал в годы войны корреспондентом на Ленинградском фронте) есть очень хорошие слова о политруках: "Человек не сможет быть политруком, если его не любят бойцы. Политрук - это не столько должность человека, сколько сумма его человеческих качеств"{39}.
В тот первый период войны умением вести воспитательную работу и своим мужеством выделялись военкомы эскадрилий Мациевич, Манашкин, Лобов и другие. В. А. Мациевич, ставший позднее командиром полка, Героем Советского Союза, дал путевку в небо многим молодым авиаторам.
Комиссары, политруки добивались уважения воинов не мягкотелостью и заискиванием, а своей преданностью делу коммунизма, самоотверженностью в борьбе, заботой о сослуживцах. Примером в этом отношении служил военком 7-го авиационного корпуса бригадный комиссар Ф.Ф. Веров. В архиве сохранилась его докладная записка от 29 августа 1941 года следующего содержания:
"Секретарю ЦК ВКП(б) тов. ЖДАНОВУ А. А.
Маршалу Советского Союза тов. ВОРОШИЛОВУ К. Е.
Из-за существования нескольких авиационных ведомств на Ленфронте (ВВС КБФ, ВВС фронта - несколько дивизий с десятками самолетов, истребительный авиационный корпус ПВО, нерешительности и слабой их связи с общевойсковым командованием, усилия нашей авиации не направляются одной рукой, из единого центра, а поэтому действия наших ВВС по фашистско-немецким воздушным и наземным силам являются не целеустремленными и не активными..."
Далее в письме говорилось о том, что наши самолеты патрулируют над различными объектами, а враг все же их бомбит. И комиссар предлагал более активно использовать авиацию, наносить по вражеским аэродромам упреждающие удары.
В подтверждение своих предложений он рассказал о двух ударах по аэродромам.
"25 августа нами было установлено, - говорилось в письме, - что на аэродроме Спасская Полисть находится около 100 немецких самолетов. Причем немцы, зная нашу неактивность, такое скопление самолетов не только не зарыли в землю, как это делаем мы, а даже не замаскировали их.
В течение дня нами было проведено четыре штурмовых налета на этот аэродром, в результате которых сожжено 48 немецких самолетов, несколько бензоцистерн и разбита автоколонна, которая подвозила какой-то груз к аэродрому Спасская Полисть.
Этого было достаточно, чтобы в течение полутора суток немцы не сделали на нас ни одного налета.
Если бы мы ждали, то они обязательно прилетели бы в этот день, но сбить бы нам столько не удалось.
28 августа по всей Ленинградской области весь день шел проливной дождь. О полетах и думать было нечего. Значит, и немцы нас не могут ожидать. Мы решили воспользоваться этим.
Сделав одиночными самолетами разведку нескольких аэродромов, мы установили, что на том же аэродроме (Спасская Полисть) находятся плохо замаскированные 50 фашистских самолетов. В такую погоду не всякого летчика пошлешь на штурмовку. Были отобраны наиболее отважные семь экипажей, которые за один налет сожгли на аэродроме 6 немецких самолетов, не потеряв ни одного своего. На обратном пути эти семь экипажей обнаружили несколько автомотоколонн, штурмовка которых продолжалась до наступления темноты... "{40}.
Комиссар сделал такой вывод: ликвидировать "чересполосицу" в подчинении авиационных частей, применять активную тактику, навязывая врагу свою волю и инициативу, даже меньшими силами.
Это письмо показывает, что комиссар всесторонне знал обстановку, смело ставил важные проблемы перед вышестоящими руководителями. Комиссара корпуса часто видели на аэродромах, где он беседовал с летчиками, бывал он и в госпитале, в обслуживающих и тыловых подразделениях.
Повседневно общаясь с бойцами, командиры и военкомы вселяли в них уверенность в свои силы, укрепляли стойкость и дисциплину, решимость не допустить в город врага.
Фронт в те дни приближался к Ленинграду. Имея значительное численное превосходство в авиации, фашисты непрерывно бросали десятки и сотни бомбардировщиков против наших наземных войск. Во второй половине июля фашистское командование проводило почти ежедневные налеты крупных сил авиации на Ленинград.
Противовоздушная оборона в эти дни выдержала серьезный экзамен: из 904 фашистских самолетов, пытавшихся прорваться к Ленинграду, долетели до него только девять. В то же время вражеская авиация понесла серьезные потери: с 22 июня по 15 июля наши летчики уничтожили 198 самолетов врага{41}.
Летчики, зенитчики, пулеметчики, прожектористы, аэростатчики в напряженных июльских боях проявляли изумительную храбрость, выдержку. Они самоотверженно сражались с врагом. Нередко наши летчики-истребители даже в одиночку или парой бросались навстречу большим группам вражеских самолетов, разбивали их строй и не допускали к охраняемому объекту.
Такой бой в июле выдержало комсомольское звено лейтенанта Дмитрия Оскаленко (26-й истребительный авиационный полк). Звено патрулировало на подступах к городу. Появилась большая группа вражеских истребителей. Оскаленко вместе с ведомыми младшими лейтенантами Александром Прокопьевым и Иваном Виноградовым завязал с ними бой. В это время младший лейтенант Виноградов заметил, что курсом на Ленинград летят 15 "юнкерсов". Доложить командиру он не мог: на его самолете не имелось радиостанции. И летчик один ринулся навстречу бомбардировщикам.
Фашисты встретили его ливнем огня. Пуля пробила Виноградову руку, самолет получил повреждение. И все же молодой летчик сумел нарушить строй вражеских бомбардировщиков и поджечь один "юнкерс". Фашисты стали уклоняться от его атак, замысел их не осуществился. Виноградов повернул к аэродрому только после того, как мотор стал глохнуть{42}. Каким нужно обладать мужеством, чтобы вести такой бой раненому и к тому же на поврежденном самолете!