- Из дому! Молодец, дочурка. Сдала экзамены в университет на «отлично». Мать так волновалась…
Андросов сочувственно слушал. Знал, как сам Сливин волновался за эти экзамены, только вчера послал запрос о домашних новостях жене.
- Стало быть, возражений против проекта Костикова нет? Я лично считаю его осуществимым вполне, - сказал начальник экспедиции, бережно пряча радиограмму.
- Очень дельный проект. Партийный и комсомольский актив возглавит борьбу за кратчайший срок его выполнения! - ответил Андросов.
Лейтенант Игнатьев пришел с берега в прекрасном настроении. Он был на увольнении в штатском костюме, купил в одном из бергенских магазинов широкополую шляпу, в другом - большие противосолнечные очки - дымчатые желтоватые стекла в голубой пластмассовой оправе.
Он торопливо прошел в каюту, бросил шляпу на койку, снял очки. Вытащил из-под подушки свою заветную тетрадь, написал две строчки, задумался, стал грызть карандаш, писал снова.
- Лейтенант, проверили таблицу светлого времени в районе плавания? - спросил Курнаков, входя в каюту,
- Проверил, товарищ капитан второго ранга.
- Так… - Курнаков смотрел не на Игнатьева, а на толстую тетрадь на столе. - Сомневаюсь я, что с вашими поэтическими упражнениями мы сможем благополучно закончить поход. Опять стишки писали?
- Да вот, пришло в голову во время прогулки…
Игнатьев перебирал страницы тетради. Еще весь был во власти только что написанного. Хорошо получилось! Вспомнил разговор с Андросовым, застенчиво улыбнулся:
- Может быть, хотите прочесть?
Курнаков молча сел на койку, взял раскрытую тетрадь.
Игнатьев присел рядом с Курнаковым, нетерпеливо ждал оценки. Начальник штаба молчал.
- Это я в нашу стенгазету хочу… - упавшим голосом сказал Игнатьев. - Капитан третьего ранга говорит - нужно давать стихи в стенгазету…
Он расстроенно оборвал, откинул волосы, упавшие на брови.
- Пусть тогда капитан третьего ранга и занимается штурманским обеспечением похода! - Курнаков решительно захлопнул тетрадь. - Нечего говорить - стихи неплохие. Но еще раз предупреждаю, лейтенант, - или поэзия или штурманская точность.
- Но ведь поэзия это и есть точность! - с отчаянием сказал Игнатьев, придвигая к себе тетрадь. - А наше штурманское дело - это же сама поэзия! Сколько было штурманов - хороших поэтов. Знаете стихи балтийца Лебедева, который на подлодке служил? Превосходный был штурман, а его стихи теперь в хрестоматиях печатают. А североморский штурман Ивашенко, гвардеец! Смотрите, как он писал, товарищ капитан второго ранга.
Игнатьев продекламировал нараспев:
- Во всяком случае, сомневаюсь, чтобы эти офицеры писали свои стихи в походах, - сказал Курнаков, вставая. - На море рельс нет. Если во время вахты стишки сочинять…
Он негодующе замолчал.
- Разрешите доложить, товарищ капитан второго ранга, - тоже встал Игнатьев, - во время вахты я стихов никогда не пишу.
Восхищаясь втайне Курнаковым, он невольно перенимал его холодно-корректный тон.
- Имеете замечание о моих упущениях в штурманской службе? - спросил Игнатьев.
- Нет, пока не имею. Пока работаете неплохо.
Курнаков глядел на Игнатьева, на его вскинутое смелое лицо под хаосом белокурых волос. «Неплохой, талантливый штурман, но вот заболел стихами, что тут будешь делать!»
- Скоро уходим в море, лейтенант. Переодевайтесь и приходите в рубку - поработаем с лоциями, - сказал Курнаков почти мягко.
Над палубами «Прончищева» и дока прокатились звонки аврала.
На стапель-палубу дока выстраивались матросы… Агеев, уже в рабочей одежде, распоряжался около бревен… И водолазы в своих поношенных комбинезонах прошли по палубе тяжелой точной походкой, готовили оборудование для электросварки.
На их лицах зачернели стеклянные грани защитных очков. Вспыхнуло ослепительно-лиловое искристое пламя автогена.
Андросов, одетый в бумажные брюки и синий рабочий китель, переходил от одного участка работы к другому, когда возле него остановился запыхавшийся рассыльный.