«Не подвел Ромашкин. Времени не теряет, славно разворачивается с якорь-цепями», - подумал главный боцман.
Кружилась широкая стальная катушка носового шпиля.
Смычки якорь-цепи с грохотом струились на палубу ледокола.
Матрос с шлангом в руках обмывал цепь, из клюза обрушивалась за борт плотная водяная струя.
«Пингвин» качался неподалеку на волнах. Трос, соединивший его с «Прончищевым», уходил провисающей частью в глубь океана.
- Чист якорь! - крикнул Агеев в мегафон на мостик.
- Чист якорь! - доложил старший помощник капитану Потапову.
- Стоп шпиль! - скомандовал старший помощник.
Караван двинулся в сторону шхер. Проплывали мимо хмурые очертания острова Скумкам.
Агеев не торопясь шел на корму. Открылась дверь палубной надстройки. Наружу нетвердо шагнул, оперся на поручни похудевший, белеющий забинтованной головой Фролов.
- Сейчас же вернитесь! - строго сказала Ракитина, выйдя на палубу следом.
- Да я, Танечка, только на минутку. Ветра морского понюхать. Сил нет больше киснуть в каюте!
Фролов глубоко дышал, жадно смотрел в океанскую даль.
- Дайте хоть прочесть, что там с дока пишут…
- Если сейчас же не вернешься в каюту - честное ленинское, напишу рапорт капитану и ходить за тобой перестану! Пользуешься, что доктор отлучился, - сказала Таня.
Ее глаза так выразительно блеснули, что Фролов покорно повернулся к двери.
- Да я только бы еще полминутки…
- Поговори у меня! - оборвала Таня, придерживая дверь.
Фролов шагнул в коридор. Он и вправду чувствовал себя еще очень слабым…
Таня остановилась у поручней. Постояла, глядя вдаль, обернулась, увидела Агеева, задержавшегося невдалеке.
- Сергей Никитич! - радостно вскрикнула Таня.
Она порывисто шагнула к нему. И мичман, весь просияв, протянул обе руки, вобрал в свои ладони ее легкие застывшие пальцы.
- А я и не знала, что вы теперь с нами… Что же не зашли, Сергей Никитич, не навестили? - говорила Таня с улыбкой, тихонько высвобождая руку.
- Не успел, Татьяна Петровна, - тоже улыбался Агеев, - Да я теперь часто к вам наведываться буду. Еще, может, надоесть успею, помешаю вам Димку Фролова лечить.
Он шутил - весь во власти охватившей его радости, но Таня вспыхнула, сердито сдвинула брови.
- Надоел мне этот ваш Димка. Непослушный, болтун. Ходишь, ходишь за ним, а он вот вырвется, как сейчас, и все лечение пойдет насмарку.
- Нет, Фролов парень хороший, душевный…- продолжал мичман шутливо, но вдруг осекся - что-то поразило его в Танином разгоряченном лице. - Он и впрямь человек хороший, - серьезно, тихо сказал мичман. - Если, Татьяна Петровна, по сердцу он вам…
Сергей Никитич замолчал, внутренне весь напрягся. Так напрягался на фронте, в бою, когда, бывало, вставал из укрытия, зная: в следующий момент, может быть, ударит в тебя смертельная пуля.
- Я таких, как он, болтунов, хвастунов ненавижу, - горячо, страстно сказала Таня. - Почему он всегда пустяки болтает? Почему он несносный такой, нескромный! Не как некоторые другие…
Агеев слушал, опустив глаза.
- Подвигами своими на Севере хвастается то и дело. И в базе, когда меня пройтись пригласил, показал на памятник морякам-гангутцам и говорит: «А ведь я тоже гангутец, на Ханко сражался. Мне с боевыми друзьями еще не такой памятник поставят»… Ну зачем, зачем так о себе говорить?…
- Стало быть, вы памятник этот видали? - почти непроизвольно произнес мичман.
- Видала… - она открыто взглянула в его потемневшее лицо. - Сергей Никитич, что с вами?
- А в тот вечер, когда я в библиотеке вас не застал, когда беда с Жуковым стряслась, вы у памятника того не проходили?
Она молчала, вдруг побледнев. Он молчал тоже, потом сказал раздельно, не отводя глаз:
- Папаша мой, Татьяна Петровна, при случае, бывало, пословицу одну вспоминал: «С ложью далеко уйдешь, да назад не вернешься».
- С ложью? - повторила она. И вдруг какое-то мучительное выражение возникло на Танином лице, дрогнули губы, беспомощно и в то же время надменно скосились глаза.
Она повернулась, дернула ручку двери, не прибавив ни слова, скрылась в надстройке.
Мичман прошел на корму, где мерно всплескивали, чуть напрягаясь, два стальных троса в белом кипении забортного буруна.
Снова охватывали его привычные походные ощущения: дрожь и покачивание палубы, неустанный свист ветра. Но где то глубокое спокойствие, та радость заслуженного отдыха, которые обычно следовали за хорошо оконченной работой?
Внезапно сердце его забилось рывками. «Сергей Никитич», - послышался откуда-то издали призывный, слабый Танин голос. Решил не оглядываться, потом все же оглянулся. Нет, это только послышалось ему. Он стоял и стоял, глядя на бушующий след ледокольных винтов.