- Товарищ капитан второго ранга! - глаза Игнатьева засияли. - Да я сам вам перепишу, пожалуйста! - Он подошел ближе, не мог сдержать новой счастливой улыбки. - А я ждал - вы меня за них бранить начнете.
- Нет, почему же, поскольку это не идет в ущерб штурманскому делу. Кстати сказать, отлично вы проявили себя в походе как штурман.
Он оборвал сам себя, кажется, слишком увлекся похвалами.
- Правда, должен отметить в ваших стихах фактическую неточность. Никакой мины на фарватере мы не встречали.
- Этот поэтический образ, я думаю, можно простить лейтенанту, - сказал подошедший Людов. - Насколько я понял, под миной он подразумевал происки наших классовых врагов… С моей точки зрения, интересен в художественном отношении и образ мирного неба цвета голубиных перьев, таящего в себе угрозу предотвращаемой нами войны.
- «Где бы наш могучий флот ни плавал, это часть родной советской суши», - процитировал Курнаков. - Хорошо, лейтенант! - И снова оборвал сам себя, укоризненно взглянул на Игнатьева. - Только поймите, эти ваши вихры, они всю картину портят!
- Не знаю, как с точки зрения широких масс штурманов, - улыбнулся Людов, - но, по мнению современных поэтов, длинные волосы совсем не обязательны для писания хороших стихов. Лучший, талантливейший поэт нашей эпохи Маяковский любил ходить с коротко остриженными волосами.
- Что же, товарищи, - слегка упавшим голосом сказал Игнатьев, - пожалуй, придется мне зайти к парикмахеру в базе.
Сергей Никитич Агеев встретился с Таней вскоре после беседы в каюте Андросова. Окликнув Таню на верхней палубе, отдал ей горсточку скомканных обрывков. Она всмотрелась в них, ее милые губы задрожали, и влажно блеснули глаза. Сильно перегнувшись через поручни, она бросила обрывки за борт.
- Спасибо, Сергей Никитич!
Она взглянула с нежной благодарностью, хотела еще что-то сказать, но промолчала.
«Ну, говори же, чудак! - подумал тогда Агеев. - Возьми в руки эти пальцы, скажи все, что ты думаешь о ней, о том, что она самая красивая, самая лучшая девушка в мире».
- Начистоту скажите, Татьяна Петровна, - выговорил он вслух. - Не обижаетесь на меня? Что я тогда вроде вас заподозрил?
- Вы не могли иначе, - задумчиво откликнулась Таня. - И я не имела права ничего сказать никому… С меня слово взял майор Людов.
- Молчание - ограда мудрости? - сказал невольно Агеев.
Она взглянула удивленно.
- Это у капитана Людова поговорка такая была в военное время.
Но она думала о другом. Она стала говорить, глядя в волнистую даль. Рассказывала все, что столько времени такой страшной тяжестью лежало на сердце.
Это произошло на главной улице базы, когда, выйдя из книжного коллектора, она возвращалась в порт.
По тротуарам спешило много людей, и, может быть, она разминулась бы с ним, если бы не встретилась почти лицом к лицу, и, конечно, узнала его с первого взгляда.
Он шел деловитой, быстрой походкой - человек, кольцо которого она носила всегда. Он был не в военном, а в штатском, слегка мешковато сидевшем на нем костюме, как сидят купленные готовыми вещи. Один момент она даже поколебалась. Еще в госпитале подруги поддразнивали ее, говорили, что у него такое обычное, похожее на сотни других лицо. Но она не могла ошибиться - слишком хорошо запомнила, ухаживая за ним круглые сутки, и посадку его головы, и особое движение плеч, и другие непередаваемые приметы.
Она не смогла догнать его сразу. Он свернул в переулок, зашел в ворота одного из домов. Увидела лишь закрывшуюся под полутемной аркой ворот дверь.
Она постучала - сперва очень тихо. Изнутри никто не отзывался. Она хотела уйти, но постучала еще раз сильнее - дверь отворилась. Он стоял на пороге, чуть-чуть нахмурившись, явно не узнавая ее.
- Простите, вам кого?
- Вы не узнаете меня? - спросила она. Теперь она убедилась окончательно. - Дмитрий Васильевич, вы не узнаете меня?
Она часто дышала от быстрого бега, прижала, вероятно, руку к груди. Тогда он, конечно, увидел кольцо. И наверное увидев кольцо, улыбнулся с тем мягким подкупающим выражением, которое она так любила.
- Таня? Неужели Таня? Входите.
Она вошла. Он поторопился закрыть за ней дверь.
Когда она впервые почувствовала нечто неладное? Тогда ли, когда, впустив ее в комнату, в странную, мрачноватую комнату с крикливой обстановкой, он даже не предложил ей сесть? Или когда поняла, что его мысли заняты чем-то другим, что он озабочен и расстроен, хотя с улыбкой смотрит на нее, пожимает дружески руку?
- Да, теперь я узнал вас. Не узнать девушку, спасшую мне жизнь!