Выбрать главу

Увидев ратников, стоявших на широкой поляне, Первун чуть было не расхохотался в голос. Вот уж витязи, нечего сказать. Вместо брони — толстые кожаные одежи с дубовыми тесовинами на груди, вместо мечей — тяжкие ослопы с бугристыми шарами капа на концах. И числом — не более двух сотен. А коли не врал старый волхв, то находников — не менее тридцати сотен. А то и целая тьма.

Из рядов велиградских витязей вышел муж, лицом и обликом — вождь. Оглядел пришлецов, молча стянул с головы бобровую шапку, поклонился в пояс.

— Колаксай, жупан здешний.

— Первун Коловрат, тысяцкий рязанской рати. На подмогу пришли к вам, братие.

Жупан завороженно смотрел на выходящие из лесу пронские, колпьские, городецкие сотни. Неверящим голосом, но с той безумной надеждой, которая бывает лишь у смертельно больных, переспросил:

— На подмогу? К нам?

Его лицо просияло. Он стянул с пальца золотое жуковинье, даже не ромейского, а куда как более древнего мастерства, и протянул Первуну:

— Бери. Коли выживем да не побрезгуешь — братом будешь.

Коловрат спешился, с поклоном принял подаре-ние и, чуть подумав, протянул Колаксаю длинный подседельный нож-атаган.

— Прими, братец названый…

…Разговаривать было сложно, ибо язык у витязей хоть и похож был на речь русичей, да уж больно древний. Еле-еле три слова на четвертое поймешь. Но уяснили однако ж, что идут находники-улады правильной ратью, князья их, сиды, в колесницах едут, а простые ратники — на своих двоих топчут. Оружны мечами, да не железными — бронзовыми, и топорами. А броня у них вовсе плохая — так, только грудь и покрывает.

Вызнав все, что можно, Первун распорядился стрелкам-лучникам растянуться вдоль кромки леса, а витязей пронских да тех, что получше оружены из земцев, сбил в единый кулак под прикрытием дерев. Теперь оставалось только ждать. О, вот уже топот копыт, уже вылетели на поле комонные наворопники, орущие на скаку:

— Идут! Ой, идут!..

Полдень. На закат от Велиграда.

III тысячелетие до н. э.

Гнатал, сын Конрота, сына Энгуса, сына Роде, вел своих воинов на восход. Жирные коровы и мягкие девушки, наливное зерно и сладкий мед, отборные меха и желтое масло есть у червей, обитающих в этих лесистых землях. А у сынов уладов в их бесплодных горах нет ничего. Тощи их нивы и тощ их скот, и зимой приходится выносить новорожденных девочек в снег, ибо не может род прокормить лишние рты. Но зато Светлые Боги открыли уладам секрет дивной бронзы и научили правильному бою. А черви из лесов не могут биться как подобает людям — ровными рядами и на быстрых колесницах. И потому их добро станет добычей тех, кому благоволят Светлые Боги.

На широкое поле выезжали колесницы. Фаль, сын Эоху, ударил по струнам прорезной арфы и сильным чистым голосом запел песнь боя. Подхватив знакомые слова, воины, потрясая топорами, двинулись вперед, туда, где жидкой цепочкой стояла невеликая рать червей…

В песню вплелся неясный звук, похожий не то на гадючье шипение, не то на посвист малиновки. И сразу же со всех сторон донеслись крики. Колесничий самого Гнатала взвыл истошным голосом и рухнул навзничь. Из глаза у него торчал короткий оперенный дротик, а еще добрый десяток таких же впился в плетеные борта колесницы.

Гнатал ошарашенно завертел головой. Его воины, сильные крепкорукие мужи, умирали, точно лесные птицы под стрелами охотников. Но разве это стрелы? Гнаталу с большим трудом удалось вырвать одну из таких стрел из щита, и он поразился ее длине и тяжести. И самое главное — наконечник был не из камня и не из кости. Но и не из бронзы! Король уладов в изумлении смотрел на небесный металл, тот, что стоит в семь раз по семь дороже бронзы. У самого Гнатала был кинжал из небесного железа, но ковать из него наконечники?!

Оставался единственный выход: броситься сразу всеми колесницами, достигнуть лучников и раздавить их. Пока девять десятков колесниц будут давить непокорных червей, уцелевшие из семи тысяч пехоты смогут собраться и помочь своим вождям-сидам в бою.

Гнатал поднял вверх широкое копье и закричал, призывая уладов в атаку. Набирая скорость, по полю покатились колесницы…

— …Смотри, боярин, — Бермята показывал на мчащиеся колесницы, — вот они бок и открыли.

— Пора, — решил Первун и закричал грозно: — Русь! Русь! Русь!

— На слом! На слом! — грозным ревом отозвались пронцы, пуская в намет коней…

…Гнатал увидел, как из леса к ним устремились воины, сидящие на конях верхом. Это было невозможно. Лишь в древних преданиях рассказывалось о неистовых Ши-Скифах, что владели даром езды на конской спине. Неужели черви призвали их себе на помощь? Возле его колесницы возник всадник. Гнатал отбил щитом древко копья, ударил мечом и с радостью увидел, как падает с седла ненавистный червь. Он хотел выкрикнуть крик победы, но в этот миг что-то невыносимо тяжкое обрушилось на голову короля уладов. Последнее, что он успел увидеть, были толпы бегущих, которых топтали и били страшные конники.

— Как, говоришь, звали твоего жупана? — Белегост прислонил к уху иссохшую морщинистую ладонь.

— Первун, — повторил Бермята погромче. — Первун! Только не жупан он был, а боярин.

— То не важно, — Белегост пошамкал беззубым ртом и произнес: — На поляне с нашими богами его поставим, Перуна твоего. Народу спаситель, земле-матери — защитник…

ВЕРШИНА

14.00. Красный Яр. 12.07.2013.

Медленно-медленно возвращалось сперва осязание, потом зрение, потом слух. Барятинский поднял глаза: рядом мельтешила рыжая голова заморского напарника. Вместе с ним они сделали множество замеров, взяли пробы воздуха, воды и почвы, наловили кучу насекомых, набрали больше сотни образцов растений. А в мудрых книгах писали, что мезозой — страшная и скучная эра. Куда там! Столько приключений! Да и напарник оказался совсем неплохой парень! Владимир задумчиво почесал в затылке: странно, но ему почему-то казалось, что он за что-то взъелся на рыжего заморского физика. За что? Да ладно, это теперь не важно…

Старик Каспарянц со слезами на глазах долго обнимал вернувшихся времяпроходцев, а потом набежали все остальные, подхватили их и начали качать, высоко вскидывая к сводам. Подлетая в очередной раз, Барятинский увидел Олесю Дубовяк, восхищенно смотрящую на них, на него, и сердце сладко заныло. Но вот, наконец, их отпустили и тут же передали в руки здравоохранения. Окончился осмотр, подтвердивший, что оба путешественника здоровы, и Владимир, мучимый жаждой, смог наконец добраться до вожделенного автомата, о котором он мечтал с момента старта.

В прорезь упали монеты, внутри агрегата что-то загудело, зажегся свет…

— Эй, друже-братие, — по спине хлопнула могучая рыжешерстая длань. Запотевшая посудина кваса, которую чудо-механизм обменял на два шелега, чуть не улетела из рук Барятинского.

— Ну, полегче, полегче, медведь заморский. Вот же, чудушко, откормили тебя в вашей Снежнороссии.

Шелест Хлынов, выпускник Массачусетской ведарни, громогласно расхохотался.

— Эк тебя на квасок потянуло. А по мне, — он повернулся к другому автомату, кинул в прорезь резану и подхватил источающий ароматный пар кубок, — слаще сбитня нет ничего!

— Ну, вы, — Жереба Блазень, старший среди снеж-норосских ведаров, подкрался неслышной барсьей поступью и теперь смотрел на обоих, уперев руки в бока. — Такое дело надо не квасом-сбитнем отмечать, а медом стоялым. Вот сейчас очухаетесь, и все пойдем в корчменную, отметим успех наш. Всех зову!

Остальные, бывшие в Ведуше Красного Яра, при этих словах приветственно загомонили, лишь кто-то грустно произнес:

— Не могу я — у брата старшенький сегодня по первинам чрез огонь прошел. Брат пир собирает…

…Барятинский шагал вместе со всеми в радостной и ликующей толпе. Слава Перуну, еще одну тайну у природы взяли и не заплатили за нее рудой. Теперь можно и в стольный град, в самую Братиславу ехать, хвастать достигнутым. Старый ведар Каспарянц шел в толпе своих молодых соратников, отпустив домой служебный самобег. Любит Каспарянц мед — еще бы, у них-то, в Урарту, вином стоялым празднуют. Таким и упиться недолго…