Отец вышел навстречу сыну и, протягивая руку, проговорил:
— Ну, здорово, сынище! — Они обнялись. — Ты, говорят, уже и здесь в историю вляпался? Ну, ты даешь! Куда ж тебя прятать? Может, на остров в Тихом океане?
— А это не так уж и гвупо, не так гвупо, — съерничал Алешка, подражая одному из персонажей Райкина. — Только это не я в нее вляпался, это она в меня. Я тут совершенно ни при чем.
Так, пикируясь и посмеиваясь, они вошли в дом и расположились в столовой. Тут же появилась мама, видимо, заслышав мужские голоса:
— Все, мальчики, давайте за стол. Алешик, детка, ты ручки помыл?
Алешка посмотрел на свои ладони, поплевал на них, вытер о штаны и кивнул:
— Вымыл, мамулечка!
— Алексей, — строго сказала мама, — не дури, иди и помой руки, мы тебя ждем.
— Мамуль, откуда здесь микробы? Они все давным-давно передохли от одного твоего присутствия. Весь поселок Дальняя дача находится в стерильной зоне.
Отец не стал вмешиваться в спор жены и сына. Он только улыбался, наблюдая, чья возьмет. Светлана Арнольдовна сдалась первой, принимаясь за суп и проворчав:
— Древние были правы, воспитывать надо, пока поперек лавки убирается.
— Ничего, мать, — вмешался отец. — В следующий раз я тебе такую лавку привезу, на которую он и поперек убираться будет. Вот тогда и станешь его воспитывать до пенсии.
— Тогда я поднатужусь и еще подрасту, — попытался отшутиться Алешка.
— О нет, не надо, — взмолилась мама. — Я временно приостанавливаю воспитательный процесс.
— До какого времени? — поинтересовался Алешка.
— До внуков, — ответила мама.
— Слава богу, значит, надолго, — облегченно вздохнул Алешка.
Исподволь он наблюдал за отцом и мамой. Родители вместе уже тридцать лет. Он даже не может припомнить, ругались ли они когда-нибудь. Кажется, даже не ссорились; спорили иногда, но, не повышая голоса, до сих пор смотрят друг на друга влюбленными глазами. Однажды Алешка вернулся домой поздно ночью и услышал, как родители занимались любовью. Он тогда подивился и позавидовал. Видимо, был еще порох в пороховницах. Каждый год отмечалась годовщина свадьбы, а когда праздновали серебряную, то еще и повенчались. Раньше было нельзя — партийная дисциплина, хотя Алешку мать потихоньку окрестила, а теперь можно. А раз можно, значит, и нужно.
— Мать сказала, что ты с Линой познакомился, — нарушил молчание отец. — Ты смотри, не обижай ее. И так девчонке в жизни досталось.
— Ее обидишь, как же! Такой мне разнос устроила, даже по морде заехала!
— Слушай, ты действительно — одни ходячие неприятности. Когда ты успел ее-то из себя вывести?
— Послушайте, дорогие мои, — возмутился Алешка. — У меня скоро комплексы появятся. Прямо по Фрейду. Ты, отец, сегодня уже третий, кто напоминает мне о моем скверном либидо.
— Я, Лина, а кто еще? — спросил отец.
— Ее начальник, какой-то майор, — ответил Алешка, откусывая кусок хлеба. — Лина сказала, что ему рост мой не понравился и он решил покрутить меня на причастность к убийству.
— Леня, а ты знаешь, кого нашел Алешка в озере? — вступила в разговор мама.
— Да, — кивнул отец, — Илью Татурина с дочкой. Бедный Сергей Ильич, такое горе.
Алешка оторвался от вкуснейшего рагу и удивленно посмотрел на родителей:
— Вы их знаете?
— А что ты так удивляешься? С его отцом мы работали вместе. Я был первым секретарем обкома партии, а Татурин-старший был предоблисполкома. У них тоже дача была здесь, кажется, первая от озера. Потом меня перевели в Москву, а Сергей Ильич ушел на пенсию. Дачу они, кажется, продали, по крайней мере, я их здесь давно не видел. Зачем приезжал сын Илья на озеро? Непонятно! Говорят, попивал прилично. Да и раньше был очень неуравновешенный. Все время в какие-то странные истории попадал, — сказал отец, посмотрев на Алешку.