Суда, следующие на юг, проходят близко к мысу - между ним и банкой. Странное это побережье - отсюда до мыса Гаттерас: плоская коса отделяет внутренние воды от океана; для такого большого континента граница довольно нерешительная. Все это время капитан Эдвардес вел судно вдоль берега. Но южнее мыса Гаттерас берег уходит к западу; поэтому в три часа ночи "Архимед" распрощался с Северной Америкой и взял курс на вест-индский остров Сан-Сальвадор.
Погода была отличная, ясная. Небо и море - синие, редкие облака белые и кудрявые. Хотя стояла поздняя осень, казалось, что снова пришло лето. Как только пересекли Гольфстрим, сильное солнце южных широт, выпроставшись из облаков и тумана, одолело позднюю осень. "Архимед" был один в море, суша снова забыта - самое радостное время на судне.
Вернее - один, не считая дельфинов. Нос судна взрезал фиолетовое стекло и разваливал на два бугра сверкающей пены; а в глубине стекла танцевали дельфины, и ничего красивее в жизни я не видел. С дюжину, громадные, гораздо длинней человека: спины оливковые, а бока и животы светлые, с зеленым блеском; тела их - воплощенная скорость. Острый нос и выпуклый лоб легко прошивали воду, и она снова смыкалась за пружинистым хвостом, как будто ее ничто и не потревожило.
Чаще они танцевали парами, носясь перед форштевнем из стороны в сторону, словно пара конькобежцев; потом менялись местами - один проплывал сверху, другой снизу; потом поворачивались вверх животами, блеснув серебристой зеленью в глубине; поднимались на поверхность, так что спинной плавник резал воздух, вздымая белый султан; выпрыгивали из воды - могучие русалки, которым не лежится от радости, - переворачивались в воздухе, по двое, по трое, а то и вчетвером, впятером. Или двое вдруг отваливали и расставались с судном; откуда ни возьмись, появлялись двое других и присоединялись к изумительным водным играм.
Первое время Сюки пылала в сознании Дика, озаряя каждый его уголок, но за эти два дня она отдалилась и уменьшилась, как вход в тоннель; сияние ее стало неземным, ярче света дня, но очень далеким, маленьким и ясным. Теперь же, когда он смотрел на дельфинов, этот ласковый свет как будто снова разлился в его сознании, затопил темные места, а потом потускнел, окрасив все приятной грустью.
И в эту ночь он увидел опять нечто очень красивое - редкое явление (которое увидишь скорее в китайских морях): фосфоресцирующий участок в океане и отсвет от него в небе. Когда подошли к нему, вся вода искрилась как звезды, и все, что двигалось в ней, одето было холодным пламенем. А из глубины какая-то рыба слала вспышки, как маяк.
Это было редкое и великолепное зрелище, но тронуло его не так, как голые дельфины.
2
До Сан-Сальвадора шли четыре дня.
Маленький оазис лета остался позади: он сменился серой зыбью с юго-востока и свежим ветром; погода была пасмурная, иногда ливни. Ожидать по-настоящему плохой погоды оснований не было: сезон ураганов закончился по крайней мере две недели назад, и волна была не той длинной и маслянистой, какая предвещает тропический шторм, и тучи не выглядели зловещими. Бодрящая погода, только и всего.
На судне снова воцарился твердый порядок. За едой с капитаном никто не заговаривал первым. Сам по себе капитан Эдвардес не был человеком суровым или хотя бы внушающим почтение - должность его была такой.
Капитан Эдвардес не обладал природной величавостью, свойственной многим морякам. Он был мал ростом, вида несколько херувимского, хотя и черноволос. Глаза блестели, но блеск этот говорил скорее о возбужденности, чем о силе; видно было, что человек он по натуре приветливый и помехой ему только должность. Он был уроженцем Кармартеншира, и уроженцу Норфолка Дикe Уотчеттe, почитать валлийца было трудновато. А вот мистер Бакстон, первый помощник, был его земляком: Дик предпочел бы служить под его началом.
Да и второй помощник, мистер Фостер, солидный северянин, он тоже производил впечатление умелого моряка. Но если бы непредубежденный физиономист окинул взглядом салон, ища, на кого можно положиться без колебаний, он почти наверняка выбрал бы невысокого худого девонширца, сверхштатного мистера Рабба: крепким подбородком, твердым взглядом ярких голубых глаз он напоминал моряка скорее военного, чем служащего в торговом флоте.
Одна была неприятная черточка у мистера Рабба: ногти, скусанные чуть не до мяса.
Огни Сан-Сальвадора показались в два часа ночи. "Архимед" прошел в двадцати милях к западу от острова, между ним и Рам-Ки - два его белых утеса показались уже на рассвете. Теперь они плыли среди островов, не приближаясь к ним; вскоре после завтрака замаячила на траверзе голубая башня Бёрд-Рока. Погода по-прежнему стояла дождливая, с умеренным ветром и волнением, и до четырех часов дня, когда над горизонтом встала высокая башня Касл-Айленда, они ничего не видели.
Дик впервые попал в Вест-Индию и огорчался, что совсем не видит этих безмятежных островов - лишь изредка какой-нибудь маяк да смутное пятно над морем за пеленой дождя.
В девять вечера миновали мыс Майси, восточную оконечность Кубы, и вошли в широкий пролив между Кубой и Гаити, прозванный Наветренным проливом. Самого низменного мыса не разглядеть было в темноте, но на фоне более светлого неба смутно виднелись ярусы гор Пуриал.
В пять утра, на рассвете, прошли восточнее острова Навасса: голая известковая губка между Ямайкой и Гаити. Это была последняя суша, которую им предстояло увидеть до Колона, у входа в Панамский канал (где мистер Рабб пересядет на свое судно). Их ожидал короткий переход по пустынному Карибскому морю, переход примерно в сорок восемь часов.
Весь этот день дул крепкий северо-восточный ветер, и черное море было неспокойно. Но что значит бурное море и крепкий ветер для такого прекрасного современного судна, как "Архимед"? Возможность показать свои хорошие качества, не больше; нарушить расслабляющую монотонность жизни на борту. Ветер свистел в тросах, брызги обдавали палубу на носу, иногда осыпая неблагоразумного китайца, пытавшегося перейти кокпит в своей бумажной робе. А Дик Уотчетт на мостике мог почувствовать себя мореходом и расстаться с печальной мыслью, что жизнь моряка нынче - это зубрежка перед экзаменом да подсчет провианта.
К вечеру сделался сильный шторм. Ничего худшего ожидать не приходилось - сезон ураганов закончился. Море разгулялось, "Архимед" испытывал килевую качку и валился с боку на бок; будь на борту пассажиры, они лежали бы безмолвно и неопрятно в каютах или в шезлонгах на палубе, с бледным видом, или же (немногие из них) очень быстро расхаживали бы взад-вперед по палубе, приветствуя друг друга мужественными улыбками, как хворые викинги.