— Нет, труднее, — зло ответила Лиза и отвернулась.
Вечером Кораблёв начал разбирать мотор, и Алексей допоздна помогал ему. Лиза тоже долго копошилась в танке, потом ушла. Когда Алексей освободился, уже не имело смысла тащиться по морозу в общежитие, где устроили экипажи прибывших танков. Алексей в поисках-тёплого угла забрёл в цеховую конторку, где обычно грелся кипяток. В конторке было темно, только красноватые отблески догорающего в печурке огня падали на пол из приоткрытой дверцы.
Алексей присел возле печки, поддел щепкой уголёк и закурил. Кто-то зашевелился в темноте на скамье и вздохнул. Алексей быстро вскинул голову, вглядываясь в темноту.
— Это я, Лиза, — сказал девичий голос. — Работаю на вашем танке.
Он сильно затянулся, пытаясь в скудном свете вспыхнувшей папиросы увидеть её лицо.
— На заводе и спите?
— А где же?
— У вас никого нет в городе?
— Есть, да ходить далеко. Я в центре живу.
— Д-да… — протянул он. — Мне вот тоже надо бы в центр смотаться до утра, сестру навестить. Да итти неохота. Тьма, мороз. А главное — глядеть страшно. Страшнее, чем на фронте, вы тут живете.
Лиза знала фамилию танкиста и давно догадывалась, что это двоюродный брат Марии Смолиной, но ей не хотелось завязывать знакомство. Ни к чему.
— Какая жизнь! — вяло откликнулась она.
— Это скоро кончится, — виновато сказал он. — Вот увидите. Сейчас на Ладоге с каждым днем грузооборот увеличивается…
— Не утешайте, — оборвала Лиза. — У меня там сестра. Знаю.
— Починимся, — смущённо сказал он, — опять воевать пойдём. И ваше требование выполним. Хотите я в вашу честь в первый бой пойду?
Она не ответила.
— Я всё хочу вас развеселить немного, — ещё смущённее пробормотал он. — Кончится это всё. Вы ещё молодая…
— Ну, и что? — со злостью спросила Лиза.
— Поправитесь. Отдохнете. Будете булку с маслом есть.
— Было бы хлеба вволю, — отмахнулась Лиза.
Он помедлил, прежде чем нашарить в кармане завтрашний хлебный паек. Потом вытащил легкий, плоский сверток, переломил хлеб пополам, половину сунул обратно, а половину переломил еще на две неровные части и больший кусок протянул Лизе.
— Кушайте.
Девушка не шевельнулась и не ответила.
— Ну, берите, — сказал он грубовато и наугад ткнул ломать хлеба туда, где должны быть её руки.
Рука высвободилась из-под пальто и приняла хлеб. Алексей слышал, как медленно жевала девушка, тяжело дыша.
— Вот и веселее на душе, — сказал он, улыбаясь в темноту, легкомысленно разом проглотил свою долю.
— Спасибо, — наконец, сказала она. — Вы теперь сами без хлеба остались.
— Ничего подобного, — возразил он и щедро вытащил оставшийся хлеб. — У меня, видите, с запасом. Тяните!
Он протянул хлеб, рассчитывая, что Лиза отломит половинку, но Лиза не поняла и взяла весь. Взяв, застыдилась:
— А у вас, честное слово, назавтра ещё есть?
— Говорю же я вам, вот какая! — рассердился он и отвернулся, стараясь не слышать, как она снова медленно, с наслаждением двигает челюстями. Теперь его мутила злость — расчувствовался, а завтра работай голодным. Идиот!
— Боже мой, — вдруг сказала Лиза, — боже мой!..
— Чего вы? — хмуро спросил он.
— До чего мы все дошли… — прошептала она. — Жалкие стали…
Злость его мгновенно прошла. Ему стало жаль девушку, — в темноте не видно, но она, наверное, покраснела от стыда. Конечно, она не ошиблась, а сознательно взяла вместо половинки весь хлеб.
— Ну что теперь каяться, — буркнул он. — Насытились хоть немного?
— А я не знаю, можно когда-нибудь насытиться или нет, — всё тем же вялым тоном ответила Лиза. — Кажется, всё ела бы и ела. А зачем — неизвестно.
— Да что вы в таком упадочном настроении? — возмутился Алексей. — Днём гляжу на вас — молодец, за себя постоит. И девушка — как девушка, даже локончики завиты, верно? А послушать вас — как будто панихиду служите.
После паузы Лиза строго сказала:
— Вы лучше то поймите, что меня на заводе уже два года с локонами видят. Привыкли. Я других заставляю — мойтесь, брейтесь… Если они меня увидят нечёсаной — нехорошо. Вот и всё насчёт локончиков.
Так как он не отвечал, она резко спросила:
— Понятно?
— Ага, — добродушно ответил он. — Только я ведь всей душой за локончики и прочее. Я к тому говорил, что всё пройдёт. Поправитесь… повеселеете… дружка заведете… или уже есть?
Она перестала дышать, потом отрезала:
— Был, да убили.
Приподнялась, уронив на пол пальто, с исступлением выкрикнула: