— Рассказывай. С самого начала.
Тысячелетний лёд в её глазах был теплым, как первый поцелуй.
И он начал говорить, медленно, выдавливая из себя кашу клейких, перемешанных слов. Горло сжалось знакомым с детства спазмом: манная размазня с комочками, ужас детского садика.
Но чем дальше, тем легче было говорить о себе, о том, что ушло и сгинуло. Песок сыпался, вторя рассказу. Иногда часы останавливались, когда он врал сам себе или хотел увильнуть, не говорить про собственную вину. Приходилось возвращаться, резать память по живому, вытаскивать наружу грязные тряпки и еще что похуже. После этого становилось легче дышать - как после уборки в захламленном доме.
Время тянулось, давая возможность вспомнить и рассказать обо всём.
Радость от первой пятерки сменилась печалью от потерянного фломастера, чтобы уступить место первой любви, второму предательству, третьей лжи. Университет, работа. Танюшка. Маленький Стасик. Похороны. По песку катится красный мяч. Белый пластик потолка.
Вспомнить, назвать, подержать в пальцах и отпустить.
Песок пересыпался весь, сумерки за стеклом налились чернотой, глубокой, как спокойствие в его душе.
Девушка кивнула и поднялась.
— Время вышло. Тебе пора.
Дверь выпустила их во тьму внешнюю.
Далеко идти не пришлось.
На опушке голого леса его ждало белое снежное поле, над ним в вышине плыла Большая Медведица. Как он раньше не видел, что это не просто звезды, а самая настоящая медведица, хмурая, но указывающая путь запоздалому путнику?
Сейчас она скосила взгляд и негромко рыкнула - надо спешить.
Девушка указала на торчащие из сугроба лыжи.
— Иди прямо через поле. И торопись, я спущу их через час.
Он кивнул, догадываясь, кого она пустит по его следу.
Её губы клюнули его в лоб колючим поцелуем.
— Прощай, Странник.
Снег хлебной крошкой заскрипел под лыжами. Он обернулся только раз. Посмотрел на девушку, провожавшую его взглядом, и побежал быстрее и быстрее.
Поле быстро кончилось, и снова начался лес.
Только лес был другой, суровый, снежный, он скалися на нарушившего ледяной покой путешественника. Холод серебрился в воздухе серебряным отблеском, над сугробами танцевали прозрачные тени ледяных духов.
Но он не обращал внимания на эту красоту, он бежал и бежал очень быстро. Отталкивался палками, проскальзывал на поворотах в попытке выиграть гонку без ставок.
На редких прогалинах он видел меж ветвей небо, и Медведица рычала, подбадривая и подгоняя. Беги, пока не взошло солнце мертвых и Псы еще на привязи! Беги, мой мальчик! Без цели, без финиша, без сожалений, без передышки в пути. Позади ничего нет, а впереди только холод и ночь. Беги, мертвец!
Он выехал на лысый пригорок и оглянулся.
Позади, по дороге Млечного пути, восходили Гончие Псы, носы их рыскали в поисках следа.
Содрогнувшись, он оттолкнулся палками и помчался дальше.
Лес не заканчивался, сугробы белели как могильные холмики тех, кто бежал тут прежде. Стволы высились молчаливыми надгробными плитами, а ветки стыли в вышине крестами. Холод всё больше и больше пробирал, резал до самых костей. Шептал: “Остановись. Я спрячу тебя от Гончих. Заверну в белоснежный саван. Подарю вечный покой, без боли, без страданий, без чувств. Разве не этого ты хотел?”
Тогда он начал вспоминать: всё хорошее, что только сделал в жизни. Воспоминания дали тепло, согрели леденеющее тело, искорки побежали по заиндевелым пальцам, сил прибыло.
Он менял добро на тепло, добро от поданной милостыни до сказанной правды на крохи пламени...
Пока память не опустела.
Последние несколько шагов он сделал на одном упорстве. И холод отступил.
Перед ним лежала поляна, черная от золы, что лежала на ослепительно-белом снегу. А в центре ее стоял некто очень хорошо знакомый, стоял, сложив руки на груди. Он сам, только старый, вроде бы оставшийся лежать в больничной палате.
Они встретились в центре аспидно-черного круга.
Двойник ударил молча. Под дых, сбивая дыхание.
Он упал на колени: это был очень знакомый удар, такой он когда-то отвесил Пашке, ни за что, если разобраться. А старик ударил опять, на этот раз по лицу: пощечина, не больно, но обидно. Да, это его пощечина, он вспомнил, как дал её. Прости, Светка!
Удары сыпались один за другим. Каждый из них он помнил, он наносил. Небо! Зачем всё это было в его жизни? Для чего он творил эти жестокие глупости?
После очередного удара он просто упал лицом в черный снег и остался лежать. Старик сплюнул и заговорил, и слова его оказались больнее и сильнее любых ударов, кулаком ли, ножом.