Что же произошло?
В это время на веранду вбежал инструктор второй эскадрильи Обухов. По дороге в ресторан он приотстал от нашей компании.
- Товарищи, война! - крикнул Обухов.
Мы не сразу осознали это слово. Окружили Обухова, стали его расспрашивать.
- Сейчас... по радио... - сбивчиво, волнуясь, начал он рассказывать, передали сообщение...
Мы стрелой вылетели из ресторана и пустились по крутой, мощенной булыжником дороге на центральную площадь города.
Да, все так и есть! У репродуктора близ кинотеатра стояли молчаливые люди, внимательно ловившие каждое слово диктора. Здесь же были и старики, которым молодые грузины торопливо пересказывали суровые слова первой фронтовой сводки. В нашем сознании как-то не укладывалось, что именно сейчас, ясным июньским утром, от Балтийского до Черного морей идут жестокие бои. Но это было так...
Когда мы прибежали на аэродром, наши курсанты и летно-технический состав были уже на построении. Мы быстро переоделись в форму и тоже встали в строй.
Начальник школы полковник Попов открыл митинг. Слово взял заместитель начальника школы по политчасти батальонный комиссар Аристархов. Коротко сообщил он о вероломном нападении гитлеровской Германии, о развернувшихся ожесточенных боях по всей нашей западной границе, о мобилизации всех сил страны на отпор врагу.
Затем выступали летчики, техники, механики. Люди возмущались, негодовали, заявляли о своем желании отправиться на фронт. Мой друг Баланин, крепко сжав зубы, сказал:
- Ну, смотрите, фашистские псы! Придет время - завоете, да будет поздно!
Каждому из нас весть о войне оборвала какие-то планы, мечты, в каждом сердце заныла щемящая тревога за нашу Родину, за родных, близких...
Потянулись длинные военные дни. По радио передавали тревожные вести: враг рвется к столице нашей Родины - Москве. Армия сражается за каждую пядь земли. В воздушных боях, несмотря на численное превосходство вражеской авиации, наши летчики показывают образцы мужества и героизма.
Подвиги капитана Гастелло и многих других наших собратьев волновали и вдохновляли нас. Мы искренне верили в нашу славную авиацию, верили в то, что не сегодня-завтра враг будет остановлен и разбит.
Школа наша перешла на уплотненную программу подготовки курсантов-летчиков. С самого рассвета и до темноты в небе беспрерывно стоял гул моторов. Мы летали в две смены, делая по .пятьдесят вылетов в смену на один самолет: фронту нужны летчики!
В один из дней после окончания полетов нас прямо здесь же, на аэродроме, собрал начальник школы. Рядом с ним стоял батальонный комиссар.
- Товарищи летчики! - сказал полковник Попов, - фронту нужны бойцы-истребители. Кто желает поехать на фронт и готов драться с фашистами шаг вперед!
Весь наш строй сделал шаг вперед - только загудела земля.
- Спасибо! - растроганно произнесли в один голос Попов и Аристархов.
Затем начальник школы, немного помолчав и справившись с волнением, сказал:
- Мы подумаем... Мы отберем необходимое число добровольцев. А кто останется - не огорчайтесь: должен же кто-то и здесь, в тылу, готовить летные кадры для фронта!..
На следующий день нам зачитали список отъезжающих на фронт. Моя фамилия была названа в числе десяти фамилий летчиков-добровольцев. На сборы - два дня. Собираясь, я кое-что из своих вещей роздал друзьям, кое-что оставил хозяевам, где жил на квартире.
И вот долгожданный час настал. Нас торжественно провожали. На плацу был построен весь личный состав школы. Полковник Попов и батальонный комиссар Аристархов произнесли напутственные речи. Мы в ответ заверили товарищей, что на фронте не посрамим чести нашей школы, что задание партии и правительства выполним!
Через два дня мы приехали в тот город, где формировалась наша истребительная часть. Еще издали заметил наспех замаскированные самолеты И-15 "бис". Видимо, будем воевать на них.
Бывалые летчики, уже понюхавшие пороху, проводя меня с чемоданом в дверь, тут же незамедлительно стали изощряться в остротах:
- Эй, парень, куда это ты с таким пульманом собрался?
Понятное дело - авиация без шуток не может, и шутников во все времена на аэродромах хоть отбавляй. Но как бы там ни было, мне стало неловко, и уже на следующий день я поспешил избавиться от "пульмана" и лишних вещей. Себе оставил только пару белья да фотоаппарат "ФЭД", с которым я впоследствии прошел всю войну и который мне помог многое сохранить на память.
Фронтовики нас встретили дружелюбно. Распределили по эскадрильям - и началась наша новая жизнь. Мы готовили материальную часть, расчищали взлетно-посадочную полосу, которую все время заносило снегом...
Время было трудное. Полеты производились редко: не хватало горючего, запасных частей. А тут еще мартовская слякоть, грязь, перемешанная со снегом.
Унты и одежда у нас были вечно мокрые, а за день так находишься, что к вечеру еле добираешься до койки. На наш вопрос "Почему мало летаем?" майор из штаба недовольно буркнул:
- Погодите, налетаетесь еще!
Каждый вечер, сгрудившись у старенького репродуктора, мы слушали сводки Совинформбюро, спорили, обсуждали создавшуюся обстановку. Бои на всех фронтах шли по-прежнему ожесточенные.
Я, как и большинство из нас, все время думал о фронтовой жизни, рвался поскорее начать боевые дела. Но вот к нам приехал начальник штаба полка и зачитал приказ Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось: всех летчиков-инструкторов, прибывших в марте, вернуть обратно в свои школы.
Это известие свалилось на нас, как снег на голову. И хотя мы понимали, что возражать и доказывать что-то бесполезно, - приказ есть приказ, - все же попросили командование полка повременить денек-другой: может, в Москве передумают - все бывает! - летчики-то очень нужны фронту.
- Вот именно, очень нужны фронту, - отпарировал начальник штаба полка. - Так что езжайте и готовьте летчиков фронту.
Как же мы теперь будем смотреть в глаза своим товарищам, когда вернемся в школу? Но ничего не попишешь - приказ! Как назло, и документы на этот раз нам выдали тут же, незамедлительно, без всяких проволочек. А мы еще надеялись: пока оформят документы, пока то, да се... А там глядишь... Но ничего этого не случилось, и пришлось нам возвращаться обратно.
Настроение у всех было пресквернейшее. Но мы зря расстраивались. В школе нас встретили как фронтовиков, хотя ни одного вражеского самолета мы не видели, даже в воздухе.
Командир эскадрильи майор Михайлов сказал:
- А мы знали, что вы вернетесь - и ваши группы курсантов снова закреплены за вами.
Вскоре мы привели себя в порядок, успокоились: кто-то ведь должен, действительно, готовить летные кадры для фронта.
И все же вышло по-нашему! Правда, не сразу, но вышло. Как-то нам, "горемыкам", поручили перегнать самолеты УТИ-4 на один из аэродромов, расположенных на юге страны. Здесь находился центр комплектования и пополнения фронтовых частей летным составом. Был, это, своего рода, перевалочный пункт летчиков. И с кем ни поговоришь - каждый уверен, что без него фронт не обойдется и что именно ему кто-то из штаба обещал ускорить оформление в боевую часть. Мы сдали самолеты и ждали оформления документов, прислушиваясь, кто что говорит.
- Ну вот что, хлопцы! - сказал как-то один из нашей группы, Дубровский. - Победителей не судят. Давайте, пока мы здесь находимся, потревожим начальство, "постучимся", может, и нам откроют? А выгонят - так выгонят, нам не привыкать!
Так мы и постановили. И уже на следующий день с утра обратились к начальнику штаба запасного авиаполка со своей просьбой, рассказав ему по порядку всю историю, приключившуюся с нами.
- Ну и народ! - сокрушенно покачал он головой. И к нашей неописуемой радости вдруг сказал: