Я спрятался в угол и, затаив дыхание, ждал развития событий.
У Рогальского дверь упорно не открывалась. Чей-то голос из его комнаты по-польски произнес: «Кто там?»
— Полиция, — яростно произнесли в ответ. — Отоприте, сволочи!
Только после этого дверь, и то не сразу, открылась. Полицейские вместе с солдатами ввалились в комнату Рогальского. Я понесся к выходу во двор. Но и там оказались полицейские. Вернулся обратно под лестницу, сложил там свою тяжелую ношу и снова направился к выходу. Но уже через секунду сообразил: ведь мне поручено было снести сверток на огород и хорошо его запрятать. Вернулся за ношей и побежал к двери. Авось полицейские не увидят, я ведь маленький.
— Ты что, братик, делаешь здесь? — спросил меня стоявший у выхода из коридора во двор солдат.
— Господин учитель, до ветру хочу.
Полицейский расхохотался. Ему понравилась фраза, заученная в школе. По-видимому и ему за нее не раз попадало.
— Иди к черту! — последовал грубый ответ.
Как стрела, понесся я через двор к забору, перескочил через него на другую сторону.
Сколько здесь вкусных яблок, груш, вишен, крыжовника!
Но я знал, что в саду две злые собаки. О них я вспомнил, когда добрался до первого дерева, на которое и вскарабкался.
Через несколько секунд мне показалось, что кто-то движется по саду в белом длинном балахоне. В самом деле, вслед за мной на дерево начала карабкаться какая-то фигура. Волосы поднялись на моей голове дыбом. Я лезу все выше и выше. Дальше уже ползти нельзя, ветки тонкие, гнутся под моей тяжестью. Холод сжимает сердце, а кто-то в белом поднимается по дереву и кряхтит. Страх обуял меня, решаю прыгнуть с дерева.
В последний раз смотрю вниз и в это время слышу восклицание: «Хвороба!»
Радости моей не было границ. Так ругаться мог только Янек, сын каменщика, работающий на постройке вместе с отцом. Ему не было еще семи лет, но он показал метрику, в которой ему было поставлено 13, и был допущен к работе. Пыхтел он всегда как самовар. Говорили, что у него астма. Хорошо иметь такую астму. Все мальчишки ему завидовали. Часто получал он от врача лепешки вкусные, сладкие, с каким-то странным запахом. Янек был мальчик не из пугливых. Однажды ночью он один прошел через кладбище, не боялся заходить в темные сараи.
— Это ты, Владек? — сказал Янек. — А я думал, что наверху полицейский, хотел его спугнуть. Посмотри, что у меня.
Я спустился. Он показал мне громадный револьвер.
— Ты и держи свой револьвер! — с гордостью ответил я, — у меня в руках две бомбы.
— Врешь, хвороба, покажи, а то не поверю!
Уселись поудобнее. Начали разматывать тряпки и вдруг что-то тяжелое переваливается через мои пальцы и, ударяясь на лету о ветви дерева, падает на землю.
Мы прижались сильнее друг к друг в тягостном ожидании взрыва.
Прошло несколько минут. Взрыва не последовало. Стали разматывать тряпки дальше. На руках у меня оказались 2–3 тяжелые коробки и револьверы. Стало быть ни одной бомбы, если не считать той, что упала вниз.
Янек спрыгнул с дерева, пошарил руками около ствола и нашел большую жестяную коробку. Попробовал ее открыть, ничего не получилось.
Я очутился вскоре возле него. Оказалось, что когда полицейский вошел в комнату к отцу Янека, он выскочил через окно на крышу, захватил спрятанный там отцом револьвер, спустился по водосточной трубе вниз и через забор махнул в сад. Полицейский за ним погнался, но Янека и след простыл.
Мы беззаботно занимались нашими новыми игрушками. Стало светать. Со двора донесся гул голосов и выкрики женщин. Мы были в одних рубашонках и почувствовали холод. Решили поесть фруктов. Сорвали несколько груш, по они были тверды как камни. Янек объяснил мне, что их надо делать мягкими, ударяя о сук. С увлечением занялся этой работой. Вдруг грохнул выстрел. Кто-то перепрыгнул через забор и понесся по саду. За ним — два-три человека. Снова выстрелы.
Мы влезли на дерево. В сад ввалилась ватага полицейских.
— Прыгай! — приказал Янек.
В течение секунды мы очутились внизу и, прижимая к груди револьверы и коробки, бросились бежать. Полицейские заметили нас, послышались выстрелы и крики: «Стой, стрелять будем!»
Как зайцы, домчались мы до забора, перепрыгнули через него и с обрыва скатились к пруду. Там в высокой траве можно было спрятаться. Сидя по пупки в воде, прислушивались, не идет ли полиция. Испуганные лягушки снова начали свою музыку. Солнце поднималось. В наши животы стали впиваться пиявки. Янек не выдержал, мужество оставило его. Он стал плакать. Вылезли из тины, побежали по берегу и захохотали. Оба были вымазаны, в одних рубашках, нос у меня был в крови, у Янека оказались припухшими глаза. Почувствовал, что болят пятки.