Малыш Петти слопал мой обед, у меня аппетита не было. Я очень переживала из-за произошедшего ночью, но больше всего меня волновал Волк. Он был каким-то странным. С ним что-то происходило. Я решила это выяснить.
Когда Волк пришёл за грязными тарелками, я молниеносно подпёрла дверь стулом и сама села на него.
- Чего тебе надо? – Он был груб. Но на этот раз я не удивилась.
- Желаю знать, что тебя мучает…
- Ты не поймёшь! – Он хотел меня оттолкнуть, но я вскрикнула и сжалась. – Я не собираюсь бить тебя.
- Кто тебя знает. Ты меняешься…
- Пусти.
- Нет. Ты не тот Волк, с которым я впервые познакомилась. Но, всё-таки, ты Волк. Я хочу знать, что с тобою случилось. Я твой единственный друг в этом доме. – Мне хотелось обнять его, поделиться своими тайнами. Наверное, всё это легко читалось на моём лице.
- Хочешь знать? Что ж, - он сел на кровать. – Я всю жизнь старался быть не похожим на своих родственников. Я думал, я лучше их. Я другой: добрый, отзывчивый. Но, как оказалось, даже при большом ветре яблоко не упадёт далеко от яблони. Я намного хуже отца и братьев. Во много раз хуже…
- Что ты натворил? – Я боялась услышать страшную историю про убийство.
- Влюбился в чудовище.
- Что? – В этот момент в моей голове прибавилось весу. – Ты же говорил, она противна тебе…
- Да, противна. Разумом я понимаю, что она такое… Я ненавижу её. Но это ненависть по принуждению, противоречие, что разрывает мою душу, отрывает её от тела. От этого грязного тела, что ночью прижимается к другому телу, принадлежащему…самому страшному человеку на планете. Её руки, эти жуткие убийцы, что днём потрошат трупы, ночью ласкают меня. И я бесконечно счастлив, я принимаю ласки Саломеи и отвечаю ей тем же. Я нежен с нею. – Волк обратил ко мне заплаканное лицо. - Весь день я раскаиваюсь и всё же изнемогаю в томных предвкушениях сладостной ночи, когда прижмусь к её разгорячённой груди…, я ничтожество…
Я поднялась со стула, подошла к окну, не зная, как отнестись к откровениям Волка.
Неужели, это правда?
Когда я обернулась в комнату, Волка уже не было. Петти сидел на кровати и вилял хвостиком. Я устроилась рядом с собакой.
Смогу ли я понять и простить Волка?
Саломея убила Агнесс, она стреляла в ребёнка, от её рук погибло столько людей.
Боже, как он мог? Если б он знал? Если б он видел, как рухнул Риккардо на ступеньки…
Я легла в постель. Мне ничего не хотелось. Абсолютно ничего. Сегодня я потеряла друга. Безнадёжно потеряла. Навсегда.
Нет, я не прощу его.
***
Ближе к вечеру пришла Саломея.
И как Волк мог…
Да ладно…
Она хотела видеть меня несчастной, сломленной. Её желание сбылось на все сто процентов. Я тупо таращилась в стену и не желала ни с кем общаться. Петти минуту попрыгал у ног хозяйки и забрался ко мне под одеяло.
- Ты украла у меня собаку. – Так американка надеялась затеять разговор. Но я промолчала. Тогда Саломея переменила тактику. – И как тебе ночь, полная любви? Будет что вспомнить, не так ли? Не хочешь говорить со мною? Имя своё называть не собираешься? А зачем? Девственность-то, твою девичью гордость, всё равно не вернёшь. Ты, наверное, и не помнишь, кто первый прикоснулся к твоему свежему бутону и замарал его своей похотью? Как романтично. Что ж, не буду мешать твоему горю. Ты оказалась на редкость стойкой. Это я уважаю. Но не надейся, что я отступлюсь. Я придумала, чем сломить твоё упрямство. Поправляйся. Тебя ждёт сюрприз.
***
На следующий день я снова заняла место у плиты. Мне не терпелось приготовить для охранников что-нибудь необычное, отблагодарить их за то, что они сделали для меня.
Волк перебирал ключи на столике у окна, я игнорировала его присутствие.
Саломея притащилась на кухню с утра пораньше, тыкалась по шкафчикам, что-то искала. Иногда поглядывала в мою строну.
- Ты что приплясываешь? Настроение хорошее? – Спросила она, криво улыбаясь.
Я не знала, что и отвечать. Дело в том, что аллергия в паху за ночь значительно разрослась. Зудело неимоверно.
Представьте себе такую картину: стоит девушка у плиты, одной рукой помешивает варево в кастрюле, а другой неистово чешет в непотребном месте. Кошмар. И чтобы он не случился, я приплясывала, надеясь хоть как-нибудь унять желание разодрать до крови раздражённые участки тела.