— Я не хотела этого делать, мисс Кэйт, — встряла Ханна. — Но к чести мистера Джошуа, то есть мистера Питера, он делал это с лучшими намерениями…
— Что? Хороши намерения — убеждать своего лучшего друга и отца в том, что ты мертв? Питеру должно быть стыдно!
— Кэйт, — тихо сказал мистер Скокк, — несомненно, у Питера были на это веские причины…
Питер натянул поводья, остановил повозку посреди полей, залитых лунным светом, и обернулся к Кэйт и отцу.
— Всей душой я хотел сохранить мою тайну до самого конца. Сожалею, что так огорчил вас. Я хотел избавить вас от боли.
— О чем это ты говоришь? — воскликнула Кэйт.
— Я должен был спасти всю свою жизнь. Я ведь прожил хорошую жизнь, с хорошими людьми. Не скрою, порой я задумывался о возможности возвращения, но никогда не забывал при этом оценивать то, каким я стал. Я давно понял, что важно всему давать определение. Не по своей вине, но вы прибыли слишком поздно. Вы нашли не меня, а того мужчину, которого видите перед собой. А искали двенадцатилетнего Питера, у которого вся жизнь впереди. Могу вас заверить, что память о тех драгоценных днях, которые мне было позволено провести рядом с вами, останется со мной навсегда. Но ваши поиски еще не закончились, вы же не нашли того мальчика. Я хотел избавить вас от болезненного осознания того, что вам придется оставить меня здесь.
Питер взял поводья и прищелкнул языком; лошадь тронулась, и тяжелая повозка двинулась по пустынной дороге.
К тому времени, когда вдали показалось шато де Хьюмиэйр, забрезжил холодный, серый рассвет. Сначала путешественники ошибочно приняли струи дыма за облака, но вскоре почувствовали запах гари. Маркиз де Монферон спрыгнул с повозки и побежал вперед… В имении догорал костер. Тяжелые двери шато были открыты, и дверной проем зиял, как рана. Холл был выпотрошен. То, что не понадобилось грабителям, уже превратилось в пепел.
— Ох, сэр, — вздохнула Ханна, — это слишком жестоко…
Мистер Скокк поднял обгоревшую книгу. Это была книга Вольта по электричеству, которую они привезли из Лондона. Маркиз де Монферон повернулся и пошел, не говоря ни слова.
— Подозреваю, — сказал мистер Скокк, — что маркиз все-таки поедет с нами в Лондон.
Кэйт побежала в холл, посмотреть, цел ли ее рюкзачок. Его нигде не было видно, но она нашла то, что искала в углу за дверью — бутылочку с пенициллином для Луи-Филиппа.
Путешественники осмотрели холл и сделали одно утешительное открытие: грабители забыли взять или не заметили драгоценную люстру. Забравшись на спину лошади, которую держали все остальные, Питер с трудом снял и опустил на пол эту прекрасную вещь, а Ханна завернула ее в занавески.
Тут все услышали, что их зовет маркиз де Монферон. Он стоял на другом конце подъемного моста, не желая заходить в разоренный дом. У него, сказал он, слишком много приятных воспоминаний, связанных с шато де Хьюмиэйр, чтобы портить их жуткими впечатлениями. Случившееся он расценивает как знак, что пришло время порвать с прошлым. Кэйт, Питер и мистер Скокк перешли через мост, чтобы лучше его слышать.
— После того, чему я был свидетелем несколько последних часов, — сказал маркиз, — я убедился, что все, о чем вы говорили, правда. У меня есть предложение к вам. Я буду сопровождать вас и сына в Лондон и постараюсь отладить вашу машину на следующих условиях: если я добьюсь успеха, вы позволите мне вместе с вами отправиться в будущее. Что вы на это скажете?
Кэйт и мистер Скокк обменялись взглядами.
— Считаю, что лучше добраться до дому с аристократом восемнадцатого века, чем не добраться вовсе, — сказала Кэйт.
Мистер Скокк кивнул:
— Согласен.
— Согласна, — добавила Кэйт.
Итак, Кэйт и Ханна, два отца и два сына собрались в трудное обратное путешествие в Лондон. К удивлению Монферона, Луи-Филипп после всего лишь двух доз пенициллина почувствовал себя гораздо лучше, хотя представители двадцать первого века не могли объяснить, как действует это лекарство. И все-таки на ночь решили остановиться в уютной гостинице в деревне Инксент, чтобы Луи-Филипп перед морским путешествием чуть-чуть окреп. После ужина, когда солнце садилось в плодородной долине, оставив Луи-Филиппа отдыхать, все пошли к ручью, где водилась форель. Вскоре Ханна и Кэйт вернулись в гостиницу, чтобы отец с сыном могли поговорить наедине. Простояв над ласково бормочущей водой ручья до темноты, они разговаривали, что-то вспоминали и иногда спорили. Мистер Скокк рассказывал Питеру о его маме, а Питер, в свою очередь, рассказывал о своей жизни. Были и слезы, и смех, а временами и тягостное молчание.