Питер засмеялся. Но отцу его было не до смеха. Питер обнял отца.
— Как хорошо мы провели это время вместе, правда? Я грущу, но также и радуюсь. Странно, отправившись в путешествие в прошлое, ты увидел будущее. Ты приехал искать ребенка, а нашел взрослого, состоявшегося мужчину.
— Посмотри на меня, — сказал мистер Скокк, вытирая глаза, — перед тобой расстроенный, нервный неудачник. Рядом со мной, как скала, стоит мой сын, такой сильный и такой сдержанный, такой мудрый, каким я никогда уже не буду. Я скажу твоей маме, что она должна гордиться тобой. Как я хотел бы…
— Пап, этого не случилось, — перебил Питер. — Я с самого начала понял, что этому не бывать… и все же я счастлив, что мы встретились и что ты гордишься мной. Я, мальчик из будущего, но теперь я хорошо понимаю: именно этот век сделал меня таким, и я никогда его не покину. Я больше не буду оглядываться назад — прошлое останется в прошлом.
Двое мужчин, блондин и брюнет, молча стояли рядом, одновременно и близко и далеко друг от друга, и думали о руке судьбы так, как никогда не думали об этом за всю свою жизнь.
— Я благодарен судьбе за то, — произнес наконец мистер Скокк, — что слова «Я ненавижу тебя» больше не будут последними словами, которые сказал мне мой сын. Так долго эти три слова мучили меня…
— Думаю, теперь ты понимаешь, что твой сын любит тебя и любил всегда, — улыбнулся Питер.
Все было сказано.
Без каких бы то ни было свидетелей, кроме черных дроздов и зябликов, которые чирикали и щебетали на ветках деревьев, в ярком утреннем свете антигравитационная машина расплавилась и исчезла в другом веке. Питер и Ханна присоединились к сэру Джозефу и королеве Шарлоте в ее коттедже… Кенгуру скакали среди деревьев… Королева говорила о ковре из колокольчиков, которыми, как она теперь знала, в будущем будут любоваться лондонцы, благодарные за приглашение в Кью по весне.
— Милорд! — крикнул Дегтярник в темноту. — Я пришел, чтобы потребовать вашей помощи.
Лорд Льюксон тяжело вздохнул и приподнялся на локте, глядя на своего бывшего слугу, который сидел в ногах его кровати. Лорд заморгал, пытаясь получше разглядеть прозрачную фигуру.
— Синекожий?
— Вы говорили, что если я найду машину, то смогу изменить историю. Недавно ваши слова заставили меня задуматься, и я пришел к некоему решению. Судьба не была милостива ко мне. Я надумал вернуться назад во времени, чтобы склонить чашу весов на свою сторону. Хочу начать жизнь заново.
— Синекожий! Ты меня заинтриговал! Правда, ты меня удивил! Что, жизнь в двадцать первом веке потеряла для тебя вкус? Ты уже устал от богатства и роскоши?
Дегтярник покачал головой.
— Честно говоря, лорд Льюксон, у меня мало времени, да и момент сейчас не тот, чтобы вести долгие разговоры. Я нанял шпионов, чтобы они следили за полисменом и учеными. У шпионов есть одно искусное устройство. Я могу слушать их разговоры, как если бы находился с ними в одной комнате! Я должен прямо сейчас узнать о местоположении машины. Она где-то в долине Дербишира. Но я точно знаю теперь, что ученые боятся последствий путешествия во времени и планируют, как только смогут, уничтожить машину.
— Уничтожить! — воскликнул лорд Льюксон. — Они что, сошли с ума?
— Вот-вот. Я намерен переправить машину в 1763 год, где они ее не достанут. Но путешествие превратит меня в беспомощного новорожденного ребенка. Пройдет несколько часов, прежде чем я стану самим собой. Мне нужен помощник, которому я могу доверять. Я хочу просить вас, милорд, чтобы вы встретили меня в согласованном месте и охраняли бы мою персону и машину… Я, конечно, не останусь в долгу. Я смогу взять вас в будущее…
У лорда Льюксона загорелись глаза.
— Синекожий, если принять в расчет наше прошлое, то ты сполна расплатился со мной. Где тебя встречать?
Дегтярник разложил на кровати карту.
— Вы должны отправиться немедленно и ехать всю ночь, поскольку нельзя терять времени. Я отметил точное место. Ждите меня вот тут, у ручья, под покровом деревьев.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Бал в честь урожая
Появление доктора Дайера
Мальчик Питер проснулся оттого, что колесо кареты провалилось в глубокую яму на дороге. Он сидел между Гидеоном Сеймуром и преподобным Ледбьюри, чье могучее плечо подпирало его, когда он покачивался. При толчке нос Питера зарылся в рукав преподобного. Рукав пахнул портвейном, табаком и пудрой для парика. Питер поморгал, пока глаза как следует не открылись, и вдохнул чистый, холодный воздух. Некоторое время он довольствовался разглядыванием Бесс, кобылы преподобного, которая спокойно трусила вперед в душистой ночи и тянула за собой карету. В голове Питера все еще продолжала звучать скрипка, а перед глазами кружились девочки в раздувающихся шелковых юбках пастельных цветов. Питеру трудно было усвоить сложный рисунок танца, который для всех остальных в комнате казался совершенно естественным. На балу в честь урожая девочки Бингов постоянно крутились рядом с ним, попеременно показывая ему движения танца, при этом сами валились друг на друга от приступов смеха, глядя, как он неумело танцует. Их старший брат, достопочтенный Сидни Бинг, который стал удивительно добр к Питеру после отъезда Кэйт, прогнал девчонок прочь и сказал Питеру, что если он не любит танцевать, то и не обязан этого делать.