Семья Веты позволила пожить с ними, пока я полностью не восстановлюсь и не вспомню своё прошлое. Они мне даже дали новое имя – Риан, на случай если прозрения так и не случится. Братья поначалу относились ко мне прохладно. С Лайеттом я и сама не горела особым желанием общаться, а старший просто пугал своей молчаливостью.
Но дни шли, а углы их презрения и недоверия стирались. Трор по-прежнему не отличался особой болтливостью. Но с Лайеттом удалось даже сдружиться. Проникся что ли? Но я его понимала. Неизвестный раненый человек в доме – это весомая причина для недоверия и осторожности. Вета же приняла меня как родную дочь. Наверняка за то время, пока она меня выхаживала, у нас образовалась некая связь, которая напоминала ей привязанность матери и дочери.
Как-то по секрету, она рассказала мне, что всегда хотела маленькую помощницу по дому. У мальчишек свои заботы в голове. Потому, как только мне стало гораздо лучше, она начала давала мне мелкие поручения по хозяйству. Я была и не против. Должна же я была как-то благодарить её за своё спасение.
Мы очень много времени проводили у станка. Создание гобелена – очень долгая и кропотливая работа. Нить за нитью переплетались в бесконечных петлях и в конечном итоге образовывали целое искусство. Но мои грубые пальцы как будто были созданы не для этого. Запомнить последовательность было не трудно, но вот придумывать свои собственные узоры и понимать, как их образовывать было не под силу. Да и слишком часто нити путались и рвались. Сперва я даже расстроилась, но Вета тепло обняла меня, сказав, что нельзя опускать руки. Если это моему сердцу не любо, найдётся ещё то дело, что покажется мне знакомым и обязательно что-нибудь вспомню.
Вета научила меня и молитвам. Каждый вечер мы становились на колени перед окном и разговаривали с Единородным. Как она мне объяснила, что так Он слышит каждое слово и помогает в тяжелых решениях. Но как бы я не заучивала сложные тексты молитв, Единородный мне не отвечал. В голове всплывали совсем иные имена. Я вспомнила Роала, Эрвинда, Морт`эйгена… Все они были со мной на опушке. Все они боролись за мою жизнь. Я слышала каждое их слово и чувствовала присутствие.
Тем не менее, я не стала об этом говорить Вете и её сыновьям. Если у меня не оказалось связи с Единородным, то это означает, что я точно не их этих мест. К тому же, это бы её сильно оскорбило.
В одно прекрасное утро, Вета уговорила сыновей взять меня с собой на охоту. “А вдруг узнаешь! Да и развеяться тебе не мешало бы”, – говорила она, подталкивая меня к Лайетту. Мне пришлось довольно-таки тяжело. От активной нагрузки тело быстро устало, и я больше стала похожа на неповоротливую и неуклюжую корову. То-то я спугнула дичь, которую пол утра выслеживал Трор. Он ничего мне не сказал, но все его “добрые” пожелания прочитала во взгляде. Мой опыт в чтении мыслей по глазам мне в том помог. Лайетту пришлось учить меня передвигаться по лесу бесшумно, чтобы больше такого не повторялось. Каждая сухая ветка так и норовила попасть под ногу. Она и попадала, и не одна. Снег смягчал шаги, но отзывался неприятным скрипом. Лайетт всё учил меня, куда ступать можно, куда не желательно. Учил читать следы. С каждым днём у меня получалось всё лучше и лучше, пока я не стала передвигаться настолько тихо, что спокойно могла подкрадываться к своему учителю за спину. Лайетт хвалил меня и говорил, что я способная ученица, и потому научил ещё одному охотничьему ремеслу. К концу зимы, я прекрасно передвигалась по лесу, не привлекая при этом ненужного внимания, расставляла путы так, что даже самому умному зверю не удавалось уйти. Тогда-то я смогла ходить с Трором на охоту. Но, к сожалению, от моего присутствия толку не было. Лук в моих руках настолько ходил, что прицелиться не было ни малейшего шанса. Лишь одна стрела из восьми попадала в мишень, сколько бы я не тренировалась. И то, в самый её край, далеко от заветной середины.