Хрустальная ясность вечера разбилась одним-единственным словом.
- Мастер...
Мне отчаянно захотелось провалиться сквозь землю от этого тихого и робкого сейчас голоска.
- Камелия, не стоит.
Я не хотел слышать того, что она мне скажет, не хотел ничего говорить в ответ. Не хотел - и не собирался, готовый пойти на откровенную грубость.
- Мастер, простите за то, что случилось тогда, в городе... Это было... ужасно глупо, я понимаю! И я... больше я не допущу такой ошибки, правда! Обещаю!
- Камелия, это не ошибка, - перебил я, не дослушав: от ее нелепых, неправильных слов во мне вспыхнуло раздражение. - Наоборот, это - правильно, и никак иначе! Правильно не причинять другим боль, правильно не подчинять других своей воле. Но иногда приходится поступаться этой "правильностью". Например, когда тебя пытаются убить. Но если вы не можете...
- Я могу! - воскликнула она, звонко и ясно, с детским упрямством, не услышав ничего из того, что я сказал. - Знаю, что могу. И смогу! Мне... ужасно жаль. Правда! Все случилось слишком быстро, и я...
- А в следующий раз все произойдет медленно? - плюнув на все и перестав смягчать, едко спросил я: - Дело ведь не в этом!
- В этом!
- Тогда почему раньше Вы видели причину в другом? - холод моего голоса окатил ее, словно перевернутый ушат воды. Камелия замерла, сначала побледнев, а потом вспыхнув от стыда. - Вы не можете причинять боль, Камелия. Или, нет: не "не можете", а не хотите. Поймите это и признайте. И подумайте вот о чем: из-за того, что нам угрожала смертельная опасность, а вы промедлили и отказались вмешиваться, я вынужден был причинить боль еще и вам - хотя не хотел этого. Сделай Вы все сразу, как подобает, этого можно было бы избежать. Попустительство злу - гораздо больший грех, чем его уничтожение. Это - неизбежность.
- Рассказываешь леди о прославленной аэльвской жестокости? - улыбнулся Нэльвё, присоединяясь к нам. - Ох уж эти бессмертные, у которых "нет сердца"!
Отрекшийся лукаво подмигнул ей, с неожиданной добротой. Камелия приободрилась, но отвечать не рискнула. Нэльвё улыбнулся еще шире, и со смешком продолжил:
- Мы не подвластны страстям, это верно. Они для нас - пустой звук. Да, чувства, да, долг, да - правильность. Но не страсть. Она всегда ведет к отступлению. Страстями вымощена дорога во тьму. Мы не жестоки, мы - справедливы.
- И если для спасения Вашей или чьей-нибудь жизни мне потребуется подвергнуть вас боли - я не буду колебаться ни секунды из-за лживого милосердия. Это все равно что вместо ампутации загнивающей ноги дать умирать больному. Милосердие? Да, милосердие. Глупое преступное милосердие.
Девушка, чуть приободрившаяся было, вновь побледнела и отчаянно сжала маленькие кулачки.
- Камелия, прекратите, - смягчился я. - Особенно - извиняться. Извиняться перед вами должен я. Мне жаль, но...
- Я не сомневался ни секунды, - закончила Камелия, подняв твердый взгляд. - Потому что так было нужно. Я понимаю. Понимала, когда просила прощение за то, что подвергла нас всех опасности... прошу и сейчас: за то, что вынудила вас поступить именно так.
- Ну, ну! Меньше надрыва и сентиментальных слов! - фыркнул Нэльвё, подмигнув слишком посерьезневшей девушке. - Лучше скажите, господа: мы так и будем стоять на берегу этой на ладан дышащей пристани или двинемся уже, наконец... а куда, собственно, мы двинемся?
- Боюсь, до ближайшего постоялого двора - и не шагом дальше, - усмехнулся я. - Иначе вам опять придется меня тащить.
- Но-но-но! Хорошенького понемножку! Симулянты отправятся волоком... позади лошадей.
- Посмотрю-ка я, как ты это сделаешь в присутствии Камелии! - ехидно заметил я. И, разом отбросив шутливые интонации, спросил, спохватившись: - Кстати, неужели пристань забыли украсить моим портретом? Странно, учитывая количество расклеенных в Ильмере и Торлиссе объявлений.
Камелия вдруг ахнула:
- Точно! Ваши ведь портреты были - тогда, на воротах Академии! Я еще посмотрела мельком - знакомые вроде черты... а вы заметили?
- Руку на отсечение даю - заметил, - с мрачным удовольствием сказал Нэльвё. - И в Ильмере - тоже. Вон как задергался.
- Мне на минуточку показалось, что вы хотели нас покинуть... - робко, сама не веря в то, что говорит, начала Камелия. И осеклась, увидев, как я изменился в лице. - Или не показалось?
Я смущенно кашлянул, но промолчал.
- Даже не надейся и на этот раз уйти от ответов, - пригрозил Нэльвё, поняв, что разговор предстоит долгий, а вести его сейчас некогда. - Разберемся с ночлегом - и объяснишь, наконец, что происходит.
- Все всё объяснят, - согласился я, многозначительно смотря на Отрекшегося.
- Все! - радостно подхватила Камелия.
Мы с Нэльвё переглянулись, и в его взгляде явственно прочиталось: "Не всё так не всё".
Я едва сдержал смешок, продолжив нарочито серьезно и совсем о другом:
- Поедем по королевскому тракту? Впрочем, там наверняка будут расклеены объявления о розыске...
- Они и тут были, - "вовремя" поделилась Камелия. - Вас мастер Нэльвё зачаровал.
Разговор сам собой сошел на нет.
Я вскочил в седло. Слабость еще чувствовалась, но держался я более-менее уверенно.
Впрочем, вспомнив Кое-что, я пустил Стрелочку быстрым шагом и нагнал вырвавшегося вперед Нэльвё.
- Твоя работа? - бросил я, подъезжая.
Он, к моему удивлению, только покачал головой.
- Я не понял, что с тобой приключилось. Поэтому не рискнул вмешиваться. Даже энергией не стал делиться. Ты был как замершая на ребре монета: только тронь - и она качнешься в одну из сторон.
- И ты отдал меня на волю случая? - фыркнул я.
- Состояние было стабильным, - пожал плечами Нэльвё. - Я решил, что разумнее всего будет повременить. И, судя по всему, не ошибся. Лекарь тебе уже не очень-то нужен, а вот сытный ужин и крепкий сон будут очень кстати. И да, Мио! - спохватился он и обернулся, криво улыбнувшись. - Не вздумай колдовать!
Что-то подобное я ожидал услышать и не стал возражать.
Говорить нам больше было не о чем, и я приотстал. Мое место на узком тракте, где едва могли разминуться двое путников, тут же заняла Камелия. Я этому только обрадовался: значит, никто не будет тревожить меня назойливым присутствием.
Ночь уже опустилась на землю, и небо налилось тревожной чернильной синью. Ветер с реки холодил плечи. Невозможность прибегнуть к волшебству сейчас меня даже радовала. Я мог закрыть глаза и вдыхать вечернюю тишину, впивать холодный, словно расплескавшийся из кувшина с родниковой водой, воздух...
Закрыть глаза - и вслушиваться в тихий шорох всколыхнувшихся ветвей, серебристую трель соловья и тихие напевы ветра, не пытаясь вплести в них свой голос.
***
Когда мы, наконец, добрались до постоялого двора - россыпи желтых огоньков, пугливо жмущихся друг к дружке - уже окончательно стемнело. Густые сумерки перетекли в раннюю ночь, с блеклыми еще звездами и мглистым небом. Время неустанно подбиралось к десяти.
Я замер на изломе холма, любуясь - и, подхлестнув поводьями, пустил лошадь вскачь. Ветер толкнул в грудь, взметнул волосы. Растрепавшаяся, позабытая мной коса хлестнула по спине в последний раз - и рассыпалась по плечам. Я дернулся было, чтобы поймать ленту, но опоздал: она текучим, плавным движением обняла рукав, на мгновение прильнула к штанине и соскользнула в ночь. Я зачем-то обернулся, словно надеясь ее увидеть, и, коротко выругавшись, поскакал дальше.
Стрелочка слетела с холма и перешла на неторопливую рысцу. Огоньки стали ближе и, словно разглядев нас и перестав бояться, рассыпались по полю искристой гурьбой. Сквозь ночную мглу постепенно проступали смутные очертания постоялого двора.