«Если на баронессу так подействовало мое признание, что будущее Германии — это нацизм, то почему бы ближе не сойтись с этими довольно-таки энергичными людьми,— рассуждал он.— Хитрые бестии эти нацисты: проповедуют одно, а на самом деле выходит другое. Только глупец может надеяться, что они ликвидируют монополии и устроят всеобщий дележ прибылей. Денежные тузы — самая непробиваемая броня в мире. Разве не так? Один росчерк баронессы, и моя судьба решилась».
Рядом просигналил «даймлер» шоколадного цвета.
— Ротмистр, прошу! — Отто фон Варншторф, приоткрыв дверцу автомобиля, приветливо махнул рукой.— Садитесь, я подвезу. Вас можно поздравить? — улыбнулся Отто, выруливая к центру Дворцовой площади.
Сознание, что рядом с ним один из тех, кто обладает деловыми связями, состоянием, положением в обществе, придало Конраду уверенность.
— Я не представлял себе жизни без армии,— признался он.— Пожалуй, только офицер мог бы сейчас меня понять.
Отто кивнул, занятый своими мыслями. Некоторое время они ехали молча.
— Эрих упомянул, что вы из Золингена,— нарушил первым молчание фон Варншторф.— Людвиг Штифке не приходился вам родственником? Я имею в виду известного оружейника. Он, кажется, умер в двадцатом году.
— Тот, о ком вы говорите, был моим отцом,— вполголоса произнес Штифке.
— Вот как! Примите мое искреннее соболезнование. Я имел честь познакомиться с ним незадолго до его смерти и сожалею, что не знал его раньше. Знаете, ротмистр, на Тедеманштрассе есть отличный бар. Может, посидим там немного?
Заметив смущенное лицо Штифке, у которого денег хватало лишь на билет до Золингена, Отто добавил:
— Не беспокойтесь, я угощаю. Решено, едем в бар.
— Вы не припомните, отец никогда не рассказывал о русской сабле из сверхпрочного сплава? — спросил фон Варншторф, отпив глоток темного, прохладного пива.
Конрад неопределенно пожал плечами, задумался.
— Ах, да, вспомнил,— засмеялся он.— Незадолго до объявления войны с Россией я гостил у него и впервые услышал об этой сабле. Все это чушь. Навязчивая идея.
— Вы считаете, что такого клинка, о котором вам когда то рассказывал отец, не существует?
— Безусловно. Но почему вы спрашиваете?
Фон Варншторф отодвинул в сторону недопитый бокал:
— Профессор Герлах был моим другом. А точнее, самым близким другом. Он погиб в железнодорожной катастрофе в двадцатом году. Герлах встречался с Людвигом Штифке. Перед своим роковым отъездом в Париж профессор навестил меня и просил помочь ему раздобыть ту самую саблю, о которой идет речь. Я готов выполнить последнюю просьбу покойного. Но, увы, я не успел выяснить у Герлаха местонахождение русской сабли.
— Припоминаю, что где-то в моей записной книжке есть адрес владельца этого клинка,— задумчиво произнес Штифке.— Я сообщу вам.
— Буду крайне признателен.
Отто достал визитную карточку и протянул ее ротмистру:
— И пусть этот разговор останется достоянием только нас двоих.
«Еще один свихнулся в надежде найти русскую саблю»,— подумал Штифке, когда они расстались.
«Кажется, я ухватился за ниточку,— рассуждал граф.— Этот безмозглый ротмистр — подарок судьбы. Я был с ним откровенен до предела. Но он по-солдафонски прямолинеен и глуп от рождения… Зачем же мне признаваться ему в своих намерениях?»
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Ленинград встретил Угрюмова шквальным, пронизывающим ветром и дождем. Полузатопленные здания и снесенные решетки ограждения набережной свежо напоминали о недавней яростной стихии Невы, выплеснувшейся на площади и улицы города.
Стараясь унять волнение, Угрюмов подходил к знакомому дому. Он взбежал по лестнице и, остановившись у двери с темной потрескавшейся полировкой, нажал пуговку звонка.
Отворила миловидная женщина в клетчатом переднике с малышом на руках:
— Простите. Мне нужна Елизавета Андреевна Угрюмова.
Женщина поправила выбившийся из-под косынки тугой каштановый завиток.
— Когда мы вселились в эту квартиру в двадцатом году, здесь никто не жил.
Она показала в глубь коридора.
— Тут еще бабушка живет, может, она что знает. Да вы не волнуйтесь, господи, на вас же лица нет!
Он чуть не вырвал ручку двери, колотил в филенку кулаками, пока не послышался долгожданный щелчок открываемого замка.
Бабушка оказалась глуховатой. Дмитрию Павловичу пришлось несколько раз громко кричать ей, что он ищет Елизавету Угрюмову с сыном Александром, поселившуюся в этом доме в марте семнадцатого года, он довел себя до изнеможения, пока старуха не уразумела наконец сути дела.