– Мароны! Мароны! Надоело! Мароны не едят сердца людей. Ни англичане, ни французы не едят сердца людей. А у того еврея на холме не было сердца. Я могу показать, идем?!
Сальватор кинул небрежный взгляд на еврея, которого Али обнаружил мертвым в кустах дальбергии с зияющей крестообразно на груди раной и снятым скальпелем.
«Индейцы», – тихо произнес Лоренс, позеленел от злости и досады, словно сам отведал ядовитых листьев, и закашлялся…
[i] novacula in cotem incidit (лат) – Наскочила бритва на оселок. Поговорка, то же, что Нашла коса на камень.
***
После обеда к Сальватору, отдыхавшему в гамаке, подвели завернутого в талес человека, на которого капитан обратил внимание еще тогда, когда они спасали от пожара синагогу. По росту и телосложению своему еврей ничем не отличался от остальных, если не считать его излишней скромности, не позволявшей ему вступать в пререкания с пиратами, почувствовавшими себя хозяевами на острове (в отсутствии представителей власти и закона). А чрезмерная осторожность еврея вместе с инстинктом самосохранения позволила ему переждать в укромном месте не один пожар.
– Это Хаим, капитан. Хаим слышал, что варвары, напавшие на поселение, ушли в Мо-бэй. Хаим слышал, как звали главного, от имени кого совершались бесчинства. Это Монбар, капитан.
– Это правда?
Еврей устремил заискивающий взгляд на капитана (так иногда смотрит краснорукий тамарин, выпрашивая у более сильного соперника право места). Большой рот на темном безволосом лице приоткрылся, издав робкое «кхе», прежде чем Хаим заговорил:
– Да, я слышал, как они часто повторяли его имя. Монбар, говорили они, Монбар Истребитель.
– Ты уверен, Хаим? Я знаю только одного человека по имени Монбар, Разрушитель Монбар. Но он не англичанин, а француз. Хаим, ты точно уверен, что слышал имя Филиппа Монбара?!
– Да покарает меня Всевышний, если я солгу. Да, иначе мне не быть Хаимом.
Сальватор вспомнил, как впервые познакомился с Монбаром.
Это был великан с густой копной каштановых волос, огромными усами и большими, глубоко посаженными глазами; ищущий, пытливо высматривавший новую жертву взгляд.
Однажды на Тортуге в таверне «Красный петух», которую порядочные люди Старого и Нового Света обходили стороной и которая привлекала внимание тех, кто желал «пощекотать нервы» себе и другим, Сальватор столкнулся с Разрушителем. Филипп Монбар, не желая уступать место за занятым столом, напоминал горящий факел, точнее, пушку, готовую стрелять на поражение без предупреждения.
Монбар был страшен в гневе и желавших затевать с ним ссору не оказалось. Но с криками «Разим испанцев!» он бросился на Сальватора, почему-то решив, что перед ним очередной испанец с самодовольной, до чертиков раздражающей его ухмылкой. Внезапно Сальватор ответил ударом: его позабавила настойчивость, с которой Разрушитель хотел проткнуть «испанца». Понадобилось несколько действенных приемов, чтобы объяснить великану, что отменный французский клинок не сравнится с дамасской сталью и что шпага не всегда лучшее разрешение проблемы. Устав от изматывающей дуэли, Филипп предложил марокканцу выпить. Сальватор согласился за кружкой рома рассказать о Фесе, Сале и Рабате. Они выпили за мир между Францией и Востоком и, наконец, стали друзьями.
У Монбара был собственный дом на Тортуге, где Сальватор провел несколько замечательных дней, выслушивая, насколько омерзительны испанцы и как несправедлива судьба к лангедокскому дворянину. Филипп Монбар говорил, что родился в Лангедоке, что он – истинный француз, что он никогда не пил, не играл в азартные игры, не распутничал, как другие. Хотя всякий раз, как Разрушитель оказывался в таверне «Красный петух», его словно подменяли. Но ни это, ни другое обстоятельство, выражавшееся в ненависти к испанцам, ни его темное прошлое и не менее туманное настоящее не могли искоренить убежденности Филиппа в том, что он делает правое дело, что он восстанавливает справедливость и что его надо называть Освободитель, а не Разрушитель. К Филиппу тянулись разные люди, в основном угнетенные, обиженные, искалеченные. Он принимал всех, в том числе и индейцев. Монбар был романтик по натуре своей и мог легко поверить нечестному человеку. Многие пользовались его добротой, а потом покоились с миром где-нибудь на дне моря. А если и ускользали от гнева Разрушителя, то Филипп нисколько не сожалел об этом. Он знал, что найдет способ сколотить себе новое состоянье.