Самуэль, нисколько не смутившись, воскликнул:
– Как это поэтично! Меня прокихигуют и вздегнут на гее!
Капитан усмехнулся, а Коротышка всхлипнул и с детским воодушевлением, живо стал читать стихи Овидия:
О, как священный поэт, тебя хи похитихо пхамя,
Сегдце твое не боясь пищей своею избгать?!
Пусть бы чегтог зохотой священных богов истгебихо,
Там беззаконье идет – сносят и эту там смегть!..
– Вы так хорошо знаете Овидия?
– Овидия я пгосто обожаю! Это вехикий мудгец, поэт дгевности.
– Вы преувеличиваете. Величайшим мудрецом был Аристотель, а величайшим поэтом древности Гомер.
– Позвохьте возгазить. Дхя кого-то Агистотехь, дхя меня же Эпикуг. И Гомег – поэт дгевней похисной системы, а Овидий – вехичайший поэт импегии! «Кгик Бгута гимхян сзывает,// Подхое дехо цагя все он нагоду отггых.// Изгнан Такгвиний, и вот бегет вхасть ежегодно там консух.// День твой дхя вхасти цагей бых гоковым навсегда!»... Хотя, по-моему, Овидий вас пгивгекает дгугим, а, капитан? Как насчет «Науки хюбви»? – и Коротышка хитро подмигнул капитану.
– Ваша осведомленность весьма похвальна. Может, теперь скажете, как и почему вы оказались на судне? Помнится, никто вас не приглашал. Итак, кто вы?
– Кто я? Я и сам не знаю. А вы знаете, кто вы? Газве вы знаете, куда идете? Этот путь не ваш путь.
– Один восточный мудрец сказал, что нужно идти не по течению, не против течения, а поперек его, если, конечно, хочешь достичь берега. А вы идете от берега.
– О, не смотгите так, сховно я вог и хочу что-то у вас забгать.
– А разве не так? Вижу, вам что-то уже приглянулось? И как вор, застигнутый врасплох, вы теперь хотите избежать наказания и дальше идти по течению.
– Не скгою, это пгавда. Мне нгавятся все ваши вещи. Но я не имею снок...сконх...онно-сти.
– Тогда пасть морского дьявола! Что вы тут забыли?
– Мне пгосто стахо интегесно, что вы за чеговек, капитан. Я бых весьма насхышан и геших пговегить то, что о вас говогят.
– Ну и что обо мне говорят?
– А будто сами не знаете? Все вы знаете, капитан. Как это у вас тут поется?
Сахьватог над сехеньем пгомчится,
Тохько кгай в гуинах дымится…
А над могем взойдет хишь загница,
Ястгеб Смегти снова кгужится.
Газве хоть кто-то устоит пегед вашим космическим обаянием?!
Капитан усмехнулся в ответ, и на миг в его глазах отразилось беспокойство человека, которому не безразлично мнение о нем окружающих. К тридцати годам у капитана было столько имен, что заставило бы вас, дорогие читатели, усомниться в том, что перед вами один человек: Давид ибн Рашид, Дэвид Мирр, Спаситель, Амир, Пачамама (смешное прозвище, которым украсили капитана араваки – аборигены Карибских островов) и – Ястреб Смерти...
И пока капитан думал, что сделать с Самуэлем, тот стал читать, как ему казалось, одну из зашифрованных записей в дневниках Сальватора: «Есхи винт дехает n обоготов в секунду, то хинейная скогость вгащатехьного движения эхемента напгавхена по пегпендику... пегпендику... тьфу ты... к ваху…». Позвохьте узнать, что это?
– Что это? Это устройство винтового двигателя, позволяющего такому кораблю, как мой, развивать скорость более 10 узлов в безветренную погоду.
– Так вот почему ваше судно неуязвимо и стгемитегно! Оказывается, не такой вы и маг.
– Оказывается, не такой вы и вор, Самуэль. Вы же шпион!
– Газве я похож на шпиона?!
– В том-то и дело, что нет. Если вы не знаете устройство винтового колеса и не умеете отличить рею от комингса, то вряд ли вы шпион, хотя не мешало бы и проверить… Сначала будем вас пытать, и тогда Quidquid latet apparebit, Nil inultum remanebit[i]. Итак, кто вы такой?
Самуэль вдруг рассмеялся, словно они говорили не о предстоящих пытках, а о превратностях судьбы или даже о перемене погоды.
– Чему вы так радуетесь?
– Да жизни, михогд! Чеховека хотят пытать. Гади чего? Чтобы доказать свое пгевосходство! А ведь когда-то я поддехах бумаги, чтобы вашу светгость не постигха участь быть гастегзанным Гашфогами.