Лиззи сердито нахмурилась:
— Это не любовь, а вожделение.
— Что ж, не самое плохое для начала. Это важная часть любви.
— Что, если… любви мало?
— Да нет. Любви достаточно. Это единственное, что имеет значение. Если бы мне было суждено завтра умереть, то единственное, что имело бы для меня значение, что я любил и был любим. Медали, похвалы, победы — ничто, если я не могу сказать, что любил и был любим.
— Ладно, пусть будет так. Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня твоя жизнь свелась к нулю.
Он посмотрел на нее, требуя правды своими безжалостно честными серыми глазами. Глазами, которые никогда не позволяли ей лгать ему и которые никогда не лгали ей сами.
— А ты? Ты ведь этого так и не сказала, Лиззи?
— Конечно, я люблю тебя. А иначе из-за чего все? — Она в досаде всплеснула руками. — Глупый человек.
— Твой глупый человек. Человек, которого ты любишь.
— Не смей таращиться на меня своими волчьими глазами. На меня это больше не действует.
— Волчьими глазами? — рассмеялся он. — Но если на тебя это не действует, зачем прищурилась?
Она улыбнулась и выгнула брови, но глаза не открыла.
— Вот что я скажу тебе, Лиззи. Обещаю: если ты откроешь глаза, то ни за что об этом не пожалеешь.
— Правда?
Она чуть приоткрыла один глаз.
— Да открой же их. Здесь огромный шумный мир, миссис Марлоу. Разве вы не знали?
Она знала.