Арвен весь вечер рассказывала мне о сотворении Арды, о Феаноре и Сильмариллах, о двух погасших древах, излучающих первый в мире свет; она напевала эльфийские колыбельные. Она возвысила голос, возвещая мне историю про затопление Белерианда и угасание Нуменора; я трепетно внимал, впитывая в себя такие волшебные слова, как «Дориат», «Гондолин», «Лотлориэн». Я услышал о трогательной любви между Береном и Лютиэн, о завесе Мэлиан, о многом ином… Как же это было здорово! Да ещё и из её уст!
Невозможно пересказать историю Средиземья за один вечер, но Арвен это удалось; что-то она поведала словесно, а что-то – глазами. Под конец она устала; ей было всё трудней. Наконец, она затихла, а по лицу её скатились три блестящих слезинки.
– Время эльфов ушло; ныне эпоха человека. – Выдавила она из себя через некоторое время.
– Это время благороднейших из людей. – Поспешил приободрить её я. – Ты даже не представляешь, что творится, что происходит в том мире, в котором родился, вырос и жил я. Всюду орки, всюду чурки; из каждого угла на тебя пялится злобный, агрессивный гоблин. Я даже передать тебе не могу всю мерзость, что обволакивает Землю. Радуйся, ибо таких двуличных обманщиков, как Саруман, у нас не один и не два; мельчает Запад, растворяясь во тьме Востока, в тени Юга… Арагорн сумел выстроить рай… Которого так не хватает нам, людям двадцать первого века.
– Может, ты и прав. – Немного подумав, ответила мне Арвен. – А теперь ступай к себе, ибо уже довольно поздно.
И я поклонился ей, и вышел. А по дороге я с грустью думал, что тоже хотел бы отплыть на Запад; свой Запад. Подальше от всех этих истерлингов-гастарбайтеров, заполонивших наш голубой эллипс. А ещё я горевал оттого, что не дано мне было свидеться с Гэндальфом – единственным существом в Средиземье, о встрече с которым я грезил почти всю свою сознательную жизнь.
Можно сказать, что у меня не было счастливого детства; не было праздника в жизни. Не было, как у многих других детей, сразу двух дедушек, которые тебя холят и лелеют. У меня был только один дедушка – и тот, к сожалению, пил (это не в осуждение). Просто так хочется, чтобы был в жизни кто-то, кто принесёт тебе подарок – бескорыстно, просто так; от души, от всего сердца. Чтобы это был именно мужчина, ибо отцу по большому счёту было наплевать на меня. Это называется одним словом: недолюбленность. А Гэндальф в моём понимании неизбежно ассоциировался с добрым-предобрым волшебником – который если и отругает, то не ехидно, не злобно, не сильно. Гэндальф для меня был и идеалом, и Санта-Клаусом, и… Всем. Я так хотел хоть раз в жизни познакомиться с ним не только на страницах литературных произведений Толкина! А в реальной жизни. Чтобы он подарил мне ту сказку, которой мне так не хватало (и которую я пытаюсь реализовать путём написания своих книг). Да, я знал, что Гэндальф уже давно отплыл в свой Валинор вместе с Фродо, Галадриэлью и Бильбо… Но… Как же мне его не хватает! Я так надеялся… И снова опоздал. Эх, надо бы отрегулировать портал: впустить раков, чтобы почистили водоёмы; ибо всякий раз, как я ловлю рай – оказывается, что это уже и не рай вовсе; что золотой век подошёл к концу.
На следующий день я кое-как поймал следопыта, и сказал ему следующее:
– Вчера весь вечер я был в покоях твоей жены. Я просил её научить меня языку её предков. Она пересказала мне всю историю Арды.
– Почему ты говоришь мне это? – Удивился он.
Настала очередь удивляться мне: я, в отличие от него, до жути ревнив.
– Я просто хочу, чтобы ты это знал, был в курсе. – Отчеканил я.
Ну, разумеется: я не мог солгать и уж тем более держать в неведении; я решил отчитаться, что между мной и Арвен ничего не было. И быть не могло: провалиться мне на месте от стыда, если б я на такое осмелился! И да: я люблю лишь Румелию, а Арвен мне как мама или старшая сестра.
– Лишнее. – Похлопал он меня по плечу, и вскочил на коня. – Потом договорим.
Позже Элессар мне разъяснил, что у них (в отличие от нашего времени) является верхом низости желать жены ближнего своего; что на такое не то, что в делах – в помыслах никто не отважится. Даже Грима, и тот не дерзнул очернить Эовин – у них всё скреплено клятвой. Там всё по-настоящему, и такой мнительности, таких предрассудков, такой ереси, какая стала нормой для нас, у них попросту нет. Там люди сходятся только по любви (никогда по расчёту), и всегда на всю жизнь. Это древняя и славная традиция.
– Поэтому расслабься, мой верный друг. – Сказал мне король-следопыт. – Чувства здешних людей нерушимы. Вступая в брак, скреплённый взаимной клятвой, взаимной любовью мы несём ответственность всю жизнь. Мы опора друг другу и в радости, и в горе, и в молодости, и в старости. И дети наши, как видишь, следуют нашим обычаям и традициям, не отступают от них.