Тут к нам подошёл какой-то старичок (с ноготок, хотелось мне добавить). На нём была здоровенная шляпа жёлтого цвета и усы, как у Чингисхана (пожалуй, это моё очередное неудачное сравнение). Дедок был бос, и держал в руке длинную палку (в данном случае, высокую, ибо держал он её вертикально).
– Колодно сисяс. – Произнёс дед. – Отень колодно. Вада льод.
Я так понял, старик разговаривает сам с собой – вроде бы он к нам не обращался, хотя стоял по колено в воде в метрах двух от нас (да, он с голыми ногами пошёл в студёную водицу). И рубашка у него была вся такая помятая, и очень грязная (хотя, возможно, у них она не «рубашка» называется). Ещё от него несло рыбой – выходит, он рыбак?
– О-о-от так! – Дед со всей силы стукнул своим шестом по дну, и вскоре в его руках уже был морской угорь.
Я уставился на деда; прикольный он какой-то (хотя неизвестно, как глупо и насколько смешно буду выглядеть я в его годы).
Кореец вышел-таки из воды, и наконец, бросил, проходя мимо:
– Тё стоис? Грю зе, колодно купасса.
– Да я и не собирался. – Округлил глаза я: значит, дед всё-таки ко мне обращался в первый раз? – Просто стою тут.
А дед уже укладывал улов в свою джонку.
– Дедушка, а вас как звать? – Нашёлся я. Я бы заржал, как конь, от хохота (до того угарным был дедуля); но, если серьёзно, мне необходимо было узнать, где мы. Да и лодку напрокат может, даст? Я никогда на лодке не плавал…
– Ыйбан. – Запросто ответил мне старый кореец. – Все в деревне знают рыбака Ыйбана.
«Имя-то, какое нехорошее; прости, Господи!», подумал я, еле сдерживая смех. Но тогда я ещё не знал, что подобные имена в обиходе у когурейцев – жителей Древней Кореи. Почему – когурейцы? Ну, провинция у них так называлась – Когурё; или провинция, или княжество – не припомню уже.
– Ну, ты вообще… Не ожидало от тебя. – Сказал мне мотылёк; он, если б мог, дал бы мне подзатыльник за насмешки над иностранными именами.
– А что это за гавань? – Достал я старикана.
– Это порт Пхённам – вернее, то, что от него осталось. – Пояснил мне дед. – Приплыли вокоу, и сожгли много деревень.
Ыйбан поведал, что вокоу – это пираты с острова Цусима; что они действуют сообща с Нихон (или Ниппон – так называлась Страна восходящего солнца). Ещё рыбак рассказал, что отныне в Корё (государстве, где мы сейчас находились), делать нечего, ибо оно окончательно пришло в упадок.
– Молодые погибли; старики доживают свой век, как могут. – Вздохнул он.
«Вот это да!», ахнул я про себя. «Не успел я пересечь портал, как сразу же попал в ад – рая я тут не застал даже на миг. Ничего себе; вот так новости…».
– Что ж нам с тобой теперь делать? – Спросил я у Маленького Зла.
– Плыви в Нихон. – Буркнул мотылёк. – Или в Ниппон; как там его…
– Далеко ли отсюда до Страны восходящего солнца? – Спросил я у Ыйбана. – Можно ли доплыть, добраться до неё на джонке?
– Мозна, йеси астарозна! – Обнажил зубы рыбак.
Я так понимаю, за аренду лодки полагалась плата; но, возможно, я не доплыву – или, доплыв, уже не вернусь обратно (через некоторое время, например). Как же быть? Платить-то за услугу нужно! Я не сторонник халявы; я – законопослушный гражданин.
Денег у меня с собой не было – даже самой мелкой монетки. Я нашарил в карманах своей робы и нащупал единственную ценную вещь, что у меня была – подарок Арвен. Я вытащил кулончик на свет Божий и протянул его Ыйбану.
Тот долго разглядывал предмет, эту блестящую вещицу; наконец, вздохнув, он отдал мне её обратно.
– На что она мне? Это не хлеб, не рис, не мясо. Местные, прибрежные ярмарки все сожжены; до более крупного селения (и уж тем более до Ханяна или Кэсона) я не дойду – дабы обменять её на нечто более ценное для меня. Выбирай лодку (которая на тебя смотрит?), и плыви себе с миром…
И сел я в джонку, и поплыл на северо-восток; да-да-да, я не настолько уж и беспомощен – ориентироваться на местности я умею. Вы спросите, отчего я не поплыву так, коль я – лягушка? Но ведь море – не озеро, не мелкий водоём; солёная, не пресная вода; глубокая, холодная. Поэтому плыть самому казалось мне не самой хорошей идеей.
Я не знаю, весна стояла или осень (судя по погоде); скорее, всё же весна, ибо кустики, над которыми летал мой мотылёк в Корё, были юными, зелёными и свежими. А в остальном был унылый, неуютный дубак… И ветер – а ветер я не люблю: он мне ещё в последние дни Гипербореи осточертел.
Много ли, мало ли прошло времени; пристала моя джонка к незнакомому берегу. Я увидел примерно тот же пейзаж, что и в Корё; те же крестьяне, увлечённые своими делами, своими заботами.