Мы пошли в дом губернатора, где при свете фонарей и в окружении особенно прожорливых комаров я не менее прожорливо съел несколько говяжьих стейков и множество жареных бананов. Старый англичанин выступал в роли переводчика, и мне пришлось отвечать на бесконечные вопросы о моем путешествии. Мне сказали, что если я хочу преодолеть расстояние в пять миль до «пуэбло», владелец острова, сеньор Дон Мануэль Кобос, с удовольствием пришлет мне лошадь и примет меня в качестве почетного гостя в своей усадьбе Прогресо.
На следующий день, в назначенный час, я увидел пеона, держащего лошадь за уздечку, и вышел на берег. Моряки, как известно, любят заменять качающуюся палубу своего корабля на столь же неустойчивое сиденье на лошади. Во время своего путешествия я поддался своей мании и нашел удовольствие в том, чтобы выбрасывать вещи за борт. Я оставил после себя рубашки, одежду и обувь, выжженные влажным тропическим жаром, так что у меня осталось только несколько матросских одежд из белой парусины. С босыми ногами, широкими брюками и матросской рубашкой я, безусловно, выглядел живописной фигурой всадника, когда отправился в пятимильный путь к поместью Прогресо. Тропа пролегала по глыбам лавы, которые катились под копытами моей лошади, и через кусты с желтыми цветами, которые составляли единственную растительность.
Тропа продолжала подниматься, пока, преодолев три крутых холма, ландшафт полностью не изменился, и я внезапно оказался посреди пышной растительности, среди которой я узнал деревья, на которых росли лимоны и апельсины, бананы, ананасы и дикие гуавы. Над всем этим парило огромное количество птиц с золотистым оперением. Я миновал отряд эквадорских солдат, а затем двух мальчиков, несущих птиц, которых они сбили камнями. К моему большому удивлению, я обнаружил, что птицы, не боящиеся людей, позволяли им подходить довольно близко, не улетая. Чуть дальше молодой человек на лошади, одетый в яркое пончо и с традиционным лассо на седле, поприветствовал меня словами «буэнос диас». Наконец, поднявшись на крутой холм и обойдя несколько ветхих построек, сахарный завод и лесопилку, я добрался до гасиенды. Сам сеньор Дон Мануэль Кобос, молодой человек лет двадцати пяти, вышел мне навстречу и поприветствовал меня с хорошим парижским акцентом. Он сразу же сообщил мне со всей вежливостью настоящего идальго, что его остров, его гасиенда, его пеоны полностью в моем распоряжении. Он рассказал мне, что прожил четыре года в Париже, учился в школе Sainte Marie de Monceau.
Перед его домом находилась деревня пеонов, образованная полукругом из соломенных хижин. Это было действительно почти видение Южной Америки с гаучо, свободно бродящими лошадьми, лассо и разноцветными пончо, а также грязными, оборванными, но живописными пеонами.
Мы поднялись по внешней лестнице на второй этаж дома, где меня представили лейтенанту в форме, командиру эквадорских войск, расквартированных на острове для охраны заключенных, комиссару, мажордому и нескольким очаровательным молодым сеньоритам. Я узнал, что отряд солдат был отправлен на пляж, чтобы охранять «Файркрест» в мое отсутствие.
Первый и единственный этаж дома состоял из большой комнаты с голыми и довольно потрескавшимися стенами, из которой открывались несколько меньших комнат, кухонь и кладовых. Осматривая различные помещения дома, я был поражен почти полным отсутствием книг или иллюстрированных журналов. С другой стороны, количество огнестрельного оружия было поразительным. Автоматические пистолеты Маузера были повсюду — на подушках, кроватях, туалетных столиках. Спальня самого хозяина была настоящим арсеналом.
Прозвенел колокол, и мы сели за отличный обед, состоящий исключительно из продуктов острова, которые поразили меня своим разнообразием. Был хлеб из маниоковой муки, жареные бананы, стейки на гриле, апельсины и ананасы. Во время еды я заметил, что лестница, по которой мы поднялись на второй этаж, была закрыта дверью, перед которой стоял полностью вооруженный слуга. В амбразуре каждого окна также стоял пеон на страже.