На следующий день земля была видна немного к западу от мыса Агулас, и я увидел, что ночью меня отнесло на север. Море было бурным, а волны достигали тридцати футов в высоту. Траулер «Ричард Кэмпбелл» кружил вокруг меня и пытался подать сигналы. Тогда я хорошо понял размер волн, потому что временами он полностью исчезал во впадине, а винт почти полностью выходил из воды. Я удовлетворился несколькими фотографиями, и он отплыл. Ветер и волнение постепенно усилились и достигли своего пика ночью; тогда я взобрался на верхушку мачты и смог оценить высоту волн, которые поднимались где-то на сорок пять футов. В судовом журнале есть следующие записи:
Четверг, 9 февраля — Штиль, в поле зрения несколько лодок. Ночью я увидел маяк Агулас. Пятница, 10 февраля — почти полный штиль, затем легкий ветер с запада. Вижу мыс Агулас (Игольный), примерно в пяти милях от побережья. Во второй половине дня ветер усилился, и море вздымалось высокими волнами. Красный закат предвещает ветер на завтра.
Суббота, 11 февраля — западный ветер, в три часа ночи в поле зрения три лодки, в шесть тридцать сильный ветер с северо-запада. В девять часов — шторм. Я втягиваю разорванный стаксель и чиню его. Я сворачиваю пять витков грота. Сильное волнение. В полдень ветер поворачивает на запад. Положение в полдень: 35° 8' ю. ш., 19° 13' з. д. 14:00. Большая волна опрокинула Firecrest на бок, намочив паруса до самого верха, очень сильное волнение. Волны разбиваются повсюду. Я сворачиваю семь витков грота. Воскресенье, 12-е. Ветер стихает и поворачивает на юг. Спокойный день с сильным волнением. Одна из моих примусных печей распаялась, и я ее починил. Вечером дует хороший ветер с юго-востока. Холодно.
В понедельник, 13-го числа, наблюдение за луной, проведенное до рассвета, показало широту 35° 1' ю. ш. Я счел это неточным, поскольку мои карты указывали на северное течение, а я в течение ночи плыл на север. Однако я пробыл на месте все послеобеденное время и только в полдень увидел мыс Хангклип. В конце концов, мои наблюдения за Луной и расчеты не подвели меня. Я плыл против течения со скоростью почти два узла, которое несло меня на юг. Наконец, в четыре часа дня я обогнул мыс Доброй Надежды и ночью снял все паруса, позволив себе дрейфовать по северному течению. Вокруг было бесчисленное количество морских птиц, и всю ночь я слышал жалобные крики тюленей, пока течение несло меня к побережью в направлении залива Чепмен. На следующий день дул легкий ветерок, и я прижался к побережью, погрузившись в восхищение от несравненной грандиозности этих величественных высот, вспоминая чудесные стихи, которые Камоэнс оставил о них.
Ветер оставался слабым, и я только что обогнул Грин-Пойнт и достиг входа в доки к пяти часам вечера. Меня заметили на сигнальной станции, и один из портовых чиновников вышел мне навстречу и провел меня к назначенному месту в доке Виктория. Это было 11 февраля, после трех недель бурного плавания, в течение которых я сталкивался только с штилями, встречными штормами и периодом плохой погоды, что было очень необычно для этого времени года. Однако «Файркрест» не получил серьезных повреждений, и я улыбнулся, прочитав в капской газете отчет о беседах с пассажирами большого почтового судна, которое прибыло в тот же день, что и я. Они жаловались на то, что столкнулись с ужасной бурей.
Firecrest простоял в доках месяц в густом дыму и ужасной угольной пыли, которую разносил юго-восточный ветер. Командор Королевского яхт-клуба и некоторые его члены навестили меня. В Кейптауне было несколько круизных яхт, в отличие от Дурбана, где они занимались только гонками, и члены клуба проявили большой интерес к Firecrest и планам моей яхты мечты, которую я почти осуществил.
По прибытии я договорился с частной верфью о сухом доке для Firecrest. Я обнаружил, что ее корпус был очень грязным, и мне пришлось заменить несколько медных обшивочных пластин на мюнц-металл, единственный металл, который был там доступен. Деревянная часть руля под бронзовыми креплениями была полностью съедена червями, и я был вынужден заменить бронзовую часть.
Firecrest простоял девять дней на слипе в ожидании благоприятного прилива, чтобы его можно было спустить на воду, но портовые власти были достаточно любезны и запросили только плату за обычные четыре дня ремонта.
По прибытии я получил ордер от правительства, возмещающий мне сумму, уплаченную за портовые сборы в Дурбане, и освобождающий меня от всех сборов за мой визит в Кейптаун.